Дорога домой

Логово. Не как у лис. На земле. Пакс описал гигантскую коробку, в которой жил Питер с отцом, разделённую на коробки поменьше, вроде гнёзд, только с твёрдыми стенами и скользкими полами.

Не в земле? Не как у лис?

Не в земле. Не как у лис.

Она удивилась, узнав, что люди выметают землю из своих домов специальными вениками. И что люди живут в одних и тех же домах, и эти дома не меняются – не как у лис, лисы ведь в разное время года перерывают свои норы, а то и перебираются с места на место. И что люди спят в этих своих домах и под ясным небом, и в грозу.

Не как лисы?

Не как лисы. Их логова – не только для сна. Там внутри люди ещё и отдыхают, играют, готовят еду.

И охотятся тоже в коробках-гнёздах?

Они не охотятся. Вот это и для Пакса было загадкой. Люди не добывали дичь, а плоды и ягоды у них появлялись неизвестно откуда, не с деревьев и не с земли – просто появлялись.

Дочь теснее прижалась к отцу. Она снова захотела историю о том, как вышло, что он жил с людьми.

И Пакс напомнил ей, как мальчик спас его, забрал из одного дома и перенёс в другой.

Ты боялся? – допытывалась она.

Пакс задумался. Я не боялся, когда он принёс меня в своё логово и сделал так, чтобы мне было хорошо. Но потом боялся. Часто.

И тогда ты от него убежал?

Пакс склонил голову, обхватил шеей хрупкий череп дочери. Его сильное сердце билось о её узенький хребет.

Я не боялся, что мой мальчик сделает мне больно. Когда я полюбил его, я часто боялся, что ему будет больно или что я его потеряю.

Разве можно любить человека?

Да.

И тогда начинаешь бояться?

Да. Когда полюбил – боишься, подтвердил Пакс. Как у лис.

32

Идти по тропе к старой фабрике было всё равно что идти за самим собой маленьким. У поворота, где раньше всегда с рычанием рвались с цепи два сторожевых пса, Питер словно наяву услышал, как его приятели подзадоривают один другого – мол, слабо́ проскочить? Возле домика с остроконечной крышей, брошенного задолго до войны, ему вспомнилось, как они пугали друг друга: «Ведьма! Ведьма! Там живёт ведьма!» – и он опять как будто услышал голоса друзей и свой собственный голос тоже. А проходя мимо изгороди, где обычно поджидал угощения светло-серый пони, он чуть было не похлопал себя по карманам: нет ли яблока?

Когда он дошёл до леса, это странное чувство только усилилось. Лес выглядел в точности как до войны. Тот же чёрный орех – они взбирались на него до самого верха, вот и их инициалы вырезаны на коре. Та же старая сосна, с толстым стволом и хвоей высоко на макушке, перед которой Питер всякий раз прикусывал язык: прямо за ней лежит крохотная ложбинка, где в марте всегда расцветали ариземы, и мама заставила его поклясться, что он никому об этом не расскажет, – уж такая они были редкость.

Эти воспоминания – всего лишь несколько мгновений его жизни. Куда подевались все остальные мгновения? И куда подевались его друзья – куда их увезли от войны и отравленной воды? Вернётся ли кто-то из них в пустой город?

Тропа кончилась внезапно, и Питер остановился. Вот она, фабрика. И за ней холм.

– Джейд сказала, у меня хватит храбрости, – напомнил он себе вслух.

Может, и хватит. Но не прямо сейчас. Сначала надо собраться с духом. И он отвернулся, уставился на реку.

Первое, что он заметил: река вышла из прежних своих берегов, разлилась на добрых десять футов с каждой стороны. Теперь она была шириной в полсотни футов, а кое-где и больше.

Этим утром река была гладкая как стекло, не считая полоски ряби в середине, где течение быстрее. В этой зеркальной глади отражалась синева неба, и вода казалась кристально чистой – трудно было поверить, что всё это до сих пор отравлено.

Он посмотрел на пороги, которые выглядели сегодня посмирнее, но всё же бурлили. Слетев с последнего уступа, вода тотчас выравнивалась, растекалась по глубоким каменным ванночкам. Питер хорошо знал эти ванночки изнутри: раньше он часто открывал под водой глаза и смотрел в небо. Тогда всё как будто немного смещалось, и это было странно, но совсем не страшно, даже спокойно: словно само время расслаблялось и замедляло бег.

Огромный мёртвый дуб, в котором застрял обломок мельничного колеса, растянулся поперёк реки, корнями к противоположному берегу. Половина этих корней была в воде, а другая половина тянулась к небу, точно множество воздетых в молитве рук. А за корнями, на противоположном берегу, Питер увидел тот камень, где год назад под отломанной веткой он нашёл останки лиса – и в первую ужасную минуту думал, что это Пакс.