Дорога на эшафот

– Ерофей Миронов, – с готовностью откликнулся тот, показав кривые, прокуренные до черноты зубы. – Ежели чего, зовите меня, я им, сукиным детям, кузькину мать покажу и для верности кажному зубы пересчитаю, – показал он свой ладно скроенный кулак, полуобернувшись к строю.

– То мне не понадобится, – брезгливо поморщился Василий. – Я лишнего не требую и требовать не собираюсь. У меня и без кулака рядовые всегда команды исполнялись как надобно…

– На то он и солдат, чтоб команды исполнять, – подхватил капрал последнюю фразу, – но ежели чего, зовите, – и исподлобья оглядел стоящих навытяжку рядовых, ближние из которых, видимо, хорошо знакомые с капральским кулаком, даже чуть отклонили назад головы.

– Свободен, – Мирович махнул перчатками в сторону капрала. – Дальше сам как-нибудь разберусь.

Но капрал остался на плацу, словно не доверял новому начальнику. Мирович ничего на это не сказал и некоторое время стоял молча перед своей ротой, не зная, как поступить: то ли скомандовать, чтобы продолжали и дальше мерить шагами полковой плац, то ли обратиться к ним с приветствием, на что он был не мастак. Поэтому, чуть постояв и не отдав никакой команды, просто пошел вдоль строя, поглядывая на вытянувшихся перед ним в струнку солдат. При этом Миронов следовал за ним, чуть приотстав, и по-хозяйски придирчиво оглядывал строй.

То были в большинстве своем старослужащие, наверняка прошедшие через сражения Прусской кампании. Лишь во второй шеренге Мирович отметил нескольких молодых парней с румянцем во всю щеку, явно из числа последнего рекрутского набора.

– Который годик служишь? – остановился он перед пожилым ветераном, стоявшим в середине строя.

– Осьмнадцатый, ваше благородие, – четко отрапортовал тот.

– Ну, совсем чуток осталось… Дослужишь?

– Отчего не дослужить? – скороговоркой ответил тот, глядя Мировичу в глаза. – Коль Бог даст, дослужу, глядишь…

– Ну, служи, служи. Бог служивых в обиду не даст, ежели будешь исправно и как должно все исполнять.

– Рад стараться, ваше благородь, – все так же, не сводя с него глаз, отвечал ветеран.

– И как же тебя кличут?

– Матюха Басов, – зычно отозвался тот.

Мирович пошел дальше, и уже в конце строя взгляд его неожиданно задержался на лицах двух солдат, показавшихся ему почему-то знакомыми. Вначале он подумал, что ошибся, и проследовал дальше, но что-то заставило его обернуться и еще раз внимательно глянуть на них.

– Имя назови, – приказал он ближайшему к нему рядовому – сухощавому, с лицом, покрытым в нескольких местах шрамами от осколков гранат.

– Фокой кличут, – улыбаясь бескровными губами, прикрытыми щеточкой желтых от табака усов, охотно ответил тот.

– А тебя как? – спросил Мирович второго, более жилистого и мосластого, который тоже был ему явно знаком.

– Федор Пермяк! – услышал он.

– Не с вами ли под Гросс-Егерсдорфом стояли тогда?

– Так точно, ваше благородь, с нами, – в голос ответили они.

– И живы до сих пор? Уму непостижимо! – воскликнул Василий, пораженный сделанным открытием. – А тебя, Фока, помнится, ранило тогда, списать должны были. Как в строю-то вновь оказался?

– Так лекарь вылечил, дай Бог и ему здоровья, – отвечал тот. – Можно было и на покой пойти, но подумал-подумал, деваться мне все одно некуда, никто не ждет, ну и решил в полку остаться.

– И в каких сражениях потом быть пришлось? – продолжал допытываться Мирович, чем вызвал удивление капрала Миронова, стоявшего чуть позади него и внимательно слушавшего каждое слово.

– А во всех, что случались, – просто ответил Фока. – После того еще два раза лечили, а с меня все как с гуся вода, будто заговоренный.

– Сплюнь, – со вздохом посоветовал ему Мирович. – Похлопочу, чтоб вам какие-нибудь необременительные должности приискали. К ветеранам надобно уважительно относиться, вы свое уже отслужили.

– Так и вы тоже, ваше благородь, а смотритесь как свеженький огурчик, – в тон ему ответил Фока.

– Не надо нам иных должностей, – вступил в разговор Федор Пермяк. – Нам и при этих неплохо живется…

Мирович внимательно взглянул на него, чуть подумал, а потом согласно кивнул и бросил:

– Ладно, поглядим… – а потом зашагал дальше вдоль строя, уже не столь внимательно вглядываясь в солдатские лица.

Но, сделав несколько шагов, он вспомнил вдруг еще одно имя из числа своих старых сослуживцев. «Тахир… – всплыло в памяти. – Интересно, что с ним сталось…» – но возвращаться обратно он не стал, отложив на потом этот вопрос. А при воспоминании о своем капральстве невольно улыбнулся, и ему показалось, что это было когда-то очень давно, и тот прежний человек, Василий Мирович, уже умер, а потом вновь родился, но уже совершенно другим, лишь чем-то отдаленно похожим на того прежнего Мировича. На то он и «непоборимый», как много раз говорил ему дед во время своих появлений в его сознании.

4