Дорога на эшафот

В Шлиссельбурскую крепость сержант Савин доставил Иоанна Антоновича 31 марта 1756 года. Именовать его приказано было во избежание огласки Григорием. Шел тогда наследному принцу шестнадцатый год… Снедаемая любопытством хоть одним глазком взглянуть на своего племянника, тетка его, Елизавета Петровна, попросила привезти его в Петербург в один частный дом, куда вскоре явилась сама. Встреча их была недолга и без особых для узника последствий. На другой день его увезли обратно и больше уже никуда не вывозили.

А для коменданта крепости была составлена наиподробнейшая инструкция, как следует содержать и обходиться с секретнейшим арестантом. Потому для его охраны была назначена особая тюремная команда. Охранникам тем накрепко запрещалось даже выходить из крепости.

В самой камере при «Григории» неотлучно находились сержант Ингерманландского пехотного полка Лука Матвеевич Чекин и прапорщик того же полка Данила Петрович Власьев. Поскольку службу свою они несли исправно и с великим прилежанием, то вскоре в чинах их повысили, присвоив Власьеву капитана, а Чекин поднялся до поручика. Людьми они были грамотными, а потому регулярно отсылали в Петербург отчеты о поведении и здоровье вверенного им «Григория» и получали незамедлительные ответы с похвалой и полным одобрением своей надзорной службы. И хоть за сидение в одной камере с секретным арестантом платили им деньжищи немалые и в чинах повышать не забывали, но доля тех охранников была горькая и во всем с тайным узником сходная. Из стен крепостных они выйти не могли и на божий мир взирали через окошко зарешеченное. Подать рапорт и уйти в отставку и то не могли! И покуда был жив царевич Иоанн, не могли они даже на час отлучиться от него…

Даже и сам комендант крепости понятия не имел, кто и почему находится в том застенке. Войти к нему он не мог, а ежели вдруг случалось что неотложное, то должен был условно постучаться и ждать, пока секретному заключенному не наденут на лицо специальную маску, и лишь потом войти внутрь.

Зато кормили наследного принца по-царски, доставляя ему каждодневно по пяти разных кушаний, а еще бутылку доброго вина и шесть бутылок крепкого пива. Надзиратели те кушанья ели за одним с ним столом без всякого стеснения и разрешения у него на то не спрашивая. Плотно отобедав, добирались и до вина с пивом, до которого были весьма охочи. А что допить не могли, то царевичу оставляли смеха ради.

Беднягу такое обращение злило безмерно, и он кидался на тех с кулаками, за что и получал изрядные тумаки и затрещины. Забившись в угол, горько плакал, обещая всех казнить и повесить, как только выйдет на свободу. Сержант с прапорщиком громко хохотали и метали в него остатки еды, благо, помешать им в забавах тех никто не мог.

Но как-то юноша издевательств не выдержал и, схватив табурет, стал гоняться за ними с воплями. Они спешно ретировались за дверь и долго ждали, пока тот успокоится и уснет. Приставать к нему они после того случая перестали, но написали начальству своему жалобу, мол, «известная персона» непонятно отчего умом тронулась и оставаться при ней для них стало опасно. Только из Петербурга на сей раз ответ пришел не скоро, потому как власть в стране поменялась и вполне могло случиться, что новый император, доводящийся Иоанну Антоновичу троюродным братом, вызовет того в столицу.

Однако томящегося непонятно за что в заключении принца никуда везти не потребовалось, поскольку Петр Федорович сам нагрянул в крепость и, оставшись наедине, о чем-то долго с ним беседовал. О чем они говорили, никто не знал, а потому охранники присмирели и уже не знали, как обращаться к своему царственному пленнику: то ли «ваше высочество», то ли по-прежнему звать Гришей.

Вслед за тем прислали от императора подарки для бедного родственника: почти новый шлафрок, дюжину рубашек, чулок и туфли на два размера меньше. Иоанн-Григорий все это примерил, потребовал принести зеркало, взглянул в него и остался собой весьма доволен. Но вслед за тем последовали новые инструкции, где после перечисления прежних строгостей черным по белому было написано:

«За арестантом тем смотреть накрепко, никого к нему не допускать, а ежели кто попытается отнять его силою, то сопротивляться сколько можно, но живым его из крепости не выпускать…» После чего загрустившие было Власьев с Чекиным повеселели и вновь стали кидать в Иоанна-Григория объедки от трапезы, а вино с пивом выпивать без остатка.

2