Дорога на эшафот

Потом он перевернул лист и увидел с другой стороны небольшую приписку: «А еще напиши, внучок, в Тобольск, митрополиту Павлу Конюскевичу. Он тоже родом с наших краев и сейчас на Сибирскую кафедру поставлен, всей христианской земле известен. Попроси его похлопотать за нас».

Василий бережно свернул письмо и положил его в одну стопку со своим аттестатом об окончании Шляхетского корпуса и приказами о представлении к наградам. Письмо его порадовало и удивило. Значит, Пелагея Захаровна нашла общий язык с Анной, приняла ее как родную и всем обеспечила. Тут он может быть спокоен. Но она совершенно верно беспокоилась об их будущем и просила внука похлопотать в верхах, коль он служит вблизи от столицы. Вот только в графе Разумовском ошиблась, не тот он человек оказался.

А насчет сибирского митрополита Павла ходили разные слухи. Говорили, что он жестоко преследует местных старообрядцев и сибирские батюшки шибко его крутого нрава побаиваются. Но службу ведет хорошо, без ошибок, и даже проповеди говорит от себя, в бумажку не заглядывая. Слышал он и о том, что тот встал на сторону другого киевлянина – Арсения Мацеевича, бывшего тоже когда-то митрополитом Сибирским. Когда императрица потребовала отписать все земли монастырские в казну, то он обозлился против нее и написал в Синод, что нынешняя императрица – не природная наша по рождению своему и не следовало ей принимать престол, а цесаревич вообще болен золотухою и, Бог знает, кто потом править Россией будет. А потому надобно возвести на престол Ивана Антоновича. Весь Петербург бурлил тогда по этому поводу. За дерзость такую митрополита Арсения лишили сана, сослали под Архангельск в Никольский Карельский монастырь, а потом и вовсе расстригли и объявили мирским человеком.

Слухи слухами, молва молвой, а Василию нужно было отвечать на бабкино письмо. А что ответить, он не знал…

«Как же мне к митрополиту Павлу обратиться-то, бабуля дорогая, ежели он за тысячу верст, а я тут сижу безвылазно. Да и он вряд ли за нас, горемычных, заступится», – рассуждал Василий, словно спорил со своей престарелой бабкой. И, подумав, решил, что отпишет ей потом, когда дождется ответа от императрицы.

Однако дело его было рассмотрено неожиданно быстро, и в начале мая он получил извещение из дворцовой коллегии, что ему следует явиться к статс-секретарю Григорию Николаевичу Теплову за получением ответа на свое ходатайство. Не желая посвящать в свои дела кого-то еще, а тем более полковое начальство, он решил совместить личную поездку со служебной. И на следующий день поинтересовался в штабе, нет ли у них какой надобности в столице. Надобность тут же нашлась, поскольку требовалось отвезти в Военную коллегию какие-то штабные бумаги и затребовать там новый полковой устав.

Дороги еще не просохли, и кони вязли в грязи на выезде из Шлиссельбурга. Поэтому начальство посоветовало Мировичу отправиться в столицу на морском яле, где на каждой стороне сидели четыре гребца, один рулевой на корме и четверо сменных в центре. Выехали еще до захода солнца, когда еще не начало смеркаться. Сидя на корме, рядом с рулевым, Василий наблюдал за тем, что творится на берегу, и это доставляло ему сущее удовольствие. Правда, вскоре он задремал, пересел на борт и блаженно уснул, свернувшись калачиком под мерные всплески опускаемых гребцами весел. Проснулся он уже под утро и увидел проступающие в тумане контуры столицы. Гребцы остались ждать его на пристани, где большинство из них тут же завалилось спать после бессонной ночи, а Василий, посвежевший и радостный, скорым шагом отправился во дворец на встречу с неизвестным ему статс-секретарем Тепловым.

Тот оказался крупным, упитанным мужчиной с большим мясистым носом и проницательными глазами, совсем не похожим, по представлениям Мировича, на тщедушного коллежского секретаришку, с которыми он обычно сталкивался по делам службы.

– Значит, вы и есть Василий Мирович? – спросил Теплов, выходя из-за стола. – Никита Иванович Панин отзывался о вас весьма лестно, и я готов согласиться с его мнением.

Мирович слушал его, не зная, что ответить, а тот продолжил: