Дорога на Москву

– Это Улугбек, наш лучший поэт, – представил его Тимур. – Он плохо говорит по-русски, поэтому будет читать стихи. Но прежде мы выпьем и попробуем плов.

Узбеки ели плов руками, сноровисто выковыривая в горе риса ямки, похожие на ласточкины гнёзда в речной круче. Мои пальцы никак не складывались в щепоть.

– Возьмите, – подала мне ложку Шаходат.

По-моему, она её достала откуда-то из шаровар, что только увеличивало её ценность. Я посмотрел на Галю. Она ела рис из ладони.

Гости насытились, и поэт стал читать стихи. Под его гортанные выкрики сами собой смежились веки. Я встряхнул головой, пытаясь прогнать сон. Гора плова угрожающе увеличилась в размерах. Она мне напоминала замковую башню, в которую заточена восточная красавица, и спасти её можно было лишь протаранив стены башни головой. От падения в плов меня спасли аплодисменты.

– Чудесные стихи! – сказал я. – Особенно хороша газель о розе.

– Вы знаете фарси?! – разинула рот Шахиня.

– Я знаю восточную поэзию, – хмыкнул я.

Коньяк с бальзамом оказался коварным напитком. Голова ещё что-то соображала, ноги отказывались идти. Я мысленно приказал им шагать. Ноги не подчинились.

– Ну вот, напился, – с удовлетворением сказала Галя.

– Не ум красит женщину, а чадра, – ответил я, и ноги тут же пошли.

Ташкентская ночь была черна, как глаза восточной красавицы. Кажется, она ещё и благоухала.

– Канализация у вас сливается прямо в арык? – спросил я Тимура.

– Не везде, – зевнул он. – В Самарканд завтра летим?

– Боюсь, не получится, – тоже зевнул я. – Зульфия завтра ждёт. Участкового тоже давно не видел.

– Какого участкового? – остановился Тимур.

– Соседа по номеру. Он работает участковым острова Врангель.

– Надо отселить? – по-своему понял меня Тимур.

– Не надо. Всё равно он в гостинице не ночует.

На следующий день до обеда мы ездили по Ташкенту, снимая всё подряд. Галя беспрерывно зевала.

– Что, головка болит? – спросил я. – Пить, небось, тоже хочется?

– Отстань! – простонала Галя.

– А ты думала – мы мёд пьём? – обнял я её за талию. – Ничего, к обеду пройдет.

Гале было настолько плохо, что она даже не стряхнула мою руку.

– Когда нас ждёт Зульфия? – спросила она, не открывая глаз.

– Уже подъезжаем.

Машина свернула в узкую улочку, и мы будто попали в другой мир. Шелестела листва чинар. Пели птицы. Позвякивала цепью невидимая собака.

– В самом центре города – и такой оазис! – сказал я.

– Большие люди живут! – поднял палец вверх водитель.

Мы вошли в калитку. Деревянный дом, представший перед нашими глазами, был очень живописен. По периметру его опоясывала галерея с резными перилами. Виноградная лоза обвивала навес над крыльцом. Земля под ногами была усыпана крупными белыми лепестками. «Персики или абрикосы?» – задрал я голову, разглядывая деревья.

На крыльцо вышла Зульфия в роскошном тяжёлом платье.

– В этом доме я живу с войны, – сказал она. – Храню его как память о муже.

Из глубины дома пахнуло пловом. Меня замутило. Глаза Гали наполнились слезами.

– У вас очень красивый сад, – сказал я.

– Да, у меня осталось всего сорок кустов роз, – показала рукой Зульфия. – При муже было гораздо больше.

– А кто за ними ухаживает? – хриплым голосом спросила Галя.

– Родственницы, – недоумённо взглянула на неё Зульфия. – Пойдемте, я вам покажу дом.

После экскурсии мы вновь уселись перед горой плова. Я разлил по рюмкам коньяк. Бальзама, к счастью, на столе не было.

– За прекрасную хозяйку прекрасного дома! – провозгласил я тост.

Зульфия благосклонно кивнула.

– Я больше не могу! – прошептала мне на ухо Галя.

– Чего не можешь?

– Ничего не могу.

– Мы на работе! – строго сказал я и повернулся к Зульфие. – Представляете, на телевидении нам до сих пор не могут купить обратные билеты в Минск.

– Билеты? – удивилась Зульфия. – Ладно, я скажу сыну. Когда вы хотите улететь?

– Завтра! – не дала мне открыть рот Галя.

– Завтра так завтра, – пожала плечами Зульфия. – На вашем месте я не торопилась бы, пожила хотя бы недельку. У нас большая республика.

– На завтрашний рейс, конечно, билетов не достать, – взял я в руки бутылку, – а вот через пару дней хотелось бы улететь.

– Мой сын занимает не такой большой пост, – усмехнулась Зульфия, – но улетите вы завтра.

И мы действительно улетели на следующий день. Наше бегство из хлебного города расстроило всех. Тимур так и не смог показать нам Самарканд. Участковый Серёжа не выпил со мной китайской водки.

– Ладно, – сказал он, прощаясь, – буду лететь домой – завелну в Минск. Там ты от меня не отклутишься.

– Не откручусь, – согласился я. – Между прочим, самое большое начальство в Ташкенте пьёт коньяк пополам с рижским бальзамом.

– А я люблю китайскую водку, – засмеялся Серёжа.

Ташкент, похожий на райский цветок из «Тысячи и одной ночи», в последний раз проплыл перед глазами, и мы унеслись в Минск. Надо было успеть побывать во многих других местах нашей необъятной страны.

Коктебель

– Через неделю я уезжаю в Коктебель, – сказала Катерина, в упор глядя на меня жёлтыми, как у кошки, глазами.

– В Коктебель? – с трудом выдержал я её взгляд.

– Там у меня тётка. Ты бывал в Коктебеле?