Дорога на Москву

– Потому что дура, – вздохнула Катька. – Откуда здесь столько народу?

– Некоторые из Симферополя приехали, – сказал мужчина. – Богато родни. И полпосёлка чужих собралось. Добре гуляем!

– Витька спит пьяный, – подошёл к нам Володя. – Сказали, не раньше пяти утра разбудят.

– Давай за него выпьем, – предложил я. – Сколько ему стукнуло?

– Лет тридцать, – сказал мужчина. – Или тридцать пять. Круглая дата. Нехай спит.

Мы ещё раз чокнулись. Володя в одиночку опорожнил почти всю тарелку.

– Кефаль не хочешь? – придвинул я к нему рыбу.

– Давай.

– Кто хорошо ест, тот хорошо работает, – вспомнила народную мудрость Катька.

При упоминании о работе Володя перестал жевать.

– Не обращай внимания, – сказал я. – Женщину можно не слушать. А если выслушаешь, сделай всё наоборот.

Володя кивнул и снова принялся за еду. Я выпил по отдельности сначала с мужчиной, затем с женщиной.

– Моя жена, – сказал мне на ухо сосед. – Дура баба! Но борщ варит добрый.

– Отдать бы тебя сюда на воспитание хотя бы на неделю, – сказал я Катьке. – Борщ варить научилась бы.

– Самодур! – стукнула меня ногой под столом Катька. – И настоящего писателя из тебя не выйдет. Станешь противным толстым классиком, которого нельзя читать.

– А кто, по-твоему, настоящий писатель? – осведомился я.

– Булгаков!

– Хороший писатель, – согласился я. – Но Толстой с Достоевским не хуже.

– Я Кафку читаю, – отодвинул миску с обглоданным хребтом кефали Володя.

– А я бы и за толстого классика пошла, – сказала Ленка. – Главное, чтоб богатый был. Взгляни, ну не хороша ли я?

Она выпятила грудь и выгнула спину.

– Очень даже хороша, – сказал я. – Не по мне.

Володя хрюкнул, и кадык медленно прокатился по его длинной шее.

«А он своего не упустит, – подумал я. – Даром что диссидент».

В посёлок мы возвращались далеко за полночь. В небе сияла полная луна, и окрестный пейзаж приобрёл неземной вид. Если бы не ровные ряды виноградников, его можно было бы принять за марсианский. Звенели цикады, под ногами шуршали камешки, где-то далеко внизу ухало море. Девицы, подобно козам, попаслись по краю виноградника.

– Не пронесёт? – спросил я Володю.

– Все может быть, – философски сказал он. – Ты сегодня Катюню забери к себе.

– Я с удовольствием, но она коза своенравная.

– А ты в одну руку кнут, в другую пряник.

Я поманил Катьку бутылкой вина и пригоршней конфет, и она, как ни странно, пошла ко мне.

– А Ленка? – остановилась она в дверях.

– Не пропадёт, – сказал я.

Мы долго пили вино, вспоминая сегодняшний вечер.

– Странный отдых, – хмыкнула Катерина. – То бабусю ведём в столовую, то тащим оттуда тарелки с едой, то от хипаков бегаем.

– Каких хипаков?

– Неделю назад в Коктебеле прошёл съезд хиппи, и они до сих пор ночуют под скамейками в парке.

Теперь я понял, откуда на набережной столько помятых личностей с котомками за плечами.

– Жалко, именинника так и не увидели, – сказал я.

– Хороший день рождения, – улыбнулась Катька. – Мне только ты не понравился. Зачем Володю обижаешь?

– Он сам кого хочешь обидит.

– Пойди и узнай, как там Ленка. Они в нашей комнате.

Я знал, что мне в девичьей делать нечего, но поднялся и вышел во двор. Небо над морем уже чуть посветлело. Лёгкий ветерок трепал листья акаций. В кустах кто-то шуршал – то ли хиппи, то ли собака. Я вернулся в комнату.

– Не открывают, – сказал я, обнимая тёплую Катьку.

– У них всё хорошо? – сонно бормотнула она.

– Лучше не бывает.

Через день я уехал из Коктебеля. Катька с Ленкой остались ещё на неделю.

– Не все тёткины песни дослушали, – улыбнулась Катерина.

Тетка, кстати, относилась ко мне весьма настороженно, почти не пела в моём присутствии и время от времени пыталась накормить меня обедом. Я вежливо отказывался.

В последний день над коктебельской бухтой кружились сотни журавлей. Они громко кричали, то выстраиваясь в клинья, то рассыпаясь в беспорядочную стаю.

– Волнуются перед броском через море, – сказал я.

– Боятся? – взглянула на меня Катька.

– Тревожатся, – сказал я. – Опять же, надо почувствовать крыло, прежде чем лететь.

– Откуда ты знаешь?

– А я в одной из прежних жизней был журавлём. Но потом отстал от клина и к вам прибился.

– Не жалей, – засмеялась Катька. – Мы не такие уж и плохие.

– Я вижу.

Коктебель, подобно миражу, пропадал в морском мареве. Истаивал профиль Волошина на Карадаге, истончался Чёртов палец на его вершине, тонул в море мыс Хамелеон. Девичье тело, сверкнув на солнце гибкой спиной, скрывалось из глаз, как резвящийся на морской глади дельфин.

Кишинёв

Я вошёл в лифт отеля «Интурист» и увидел плачущую девушку.

– Кто вас обидел? – осторожно спросил я.

– Финны, – всхлипнула она.

– Которые из Финляндии? – уточнил я.

– Ну да, – она промокнула глаза скомканным носовым платком. – Представляете, неделю не выходят из гостиницы! А я у них переводчица.

– Пьют?

– Ещё как! – повернула она ко мне лицо со следами растёкшейся туши. – Подносами!

Она снова всхлипнула, готовясь зарыдать.

– Погодите! – взял я её за руку. – Какими подносами?

– Из столовой… Наливают в поднос водку и пьют!

– Рюмками уже не хотят?

– Соревнуются, кто выпьет за один раз целый поднос…