Дорога пряности

Мы останавливаемся перед другим зданием, солдат открывает дверь в длинную комнату. Вдоль нее рядами стоят скамейки, на которых люди, низко склонив головы, распутывают веревки, сидя по щиколотку в волокнах. Все помещение насквозь пропахло смолой. За работой следят солдаты, размещенные у каждой стены. Я захожу внутрь на нетвердых ногах и, приблизившись, замечаю, что ногти у многих узников покрыты кровью, а пальцы отекли и посинели от грубой однообразной работы. Несчастные испуганно поглядывают на чиновника, а я всматриваюсь в их лица в надежде, что одно будет принадлежать Афиру или Фей.

Чиновник щелкает пальцами девушке примерно моего возраста, сидящей с краю. Она ужасно худая, с очень смуглой кожей и большими янтарными глазами, хотя теперь они потускнели. Девушка тут же подскакивает.

– Объясни этой заключенной, что делать, – приказывает чиновник. – Время не тянуть.

Девушка кланяется и кивает мне. Я следую за ней к скамье и сажусь рядом. Чиновник наблюдает за нами, потом разворачивается и выходит. Солдаты снова закрывают дверь, оставляя нас в этом пекле. Узники привычно склоняют головы, и работа возобновляется.

– Как тебя зовут? – шепотом спрашивает девушка по-алькибански.

Я мельком бросаю взгляд на солдата у передней стенки:

– Имани. А тебя?

– Я Сафия. – Она едва заметно улыбается, затем кладет на скамью между нами связку свернутых канатов. – Пакля – это просмоленное волокно, которое харроулендцы используют на кораблях, законопачивают им просветы в досках и стыках. Ее можно получать из старых канатов. Наша работа – распутывать их до волокон, вот так.

Девушка принимается ловко перебирать веревку. Я, взявшись за канат, пытаюсь повторять ее движения.

– Трудно, – говорю я, морщась. – И больно пальцам.

– Да, но это надо делать. Каждый должен собрать хотя бы полкило в день, иначе накажут.

– То есть выпорют.

– Да, или хуже, но не бойся. В первый день с тебя еще сильно не спрашивают. А потом пальцы привыкнут.

Я молюсь, чтобы у меня и был один только первый день в этом духами забытом месте. Но как же все остальные, запертые здесь? У меня есть план побега, а у них лишь эта непрерывная пытка.

– Что такое ступальное колесо? – спрашиваю я, думая о Тахе с Резой.

Сафия бросает на меня взгляд:

– Зачем тебе? Тебя туда назначили?

– Нет, моих друзей.

Девушка хмурится, глядя на веревку в пальцах. Я тоже продолжаю работать, не хочу давать стражам повода подойти.

– Это что-то вроде колеса с лопастями. Заключенные наступают на лопасти и так вращают колесо, которое перемалывает пшеницу под ним. Мы называем это вечной лестницей. – Сафия отрывает прядь волокон и бросает ее в кучу у костлявых лодыжек. – Надеюсь, твои друзья выносливые. У солдат при колесе всегда наготове кнут.

Я могу представить, как Таха в непреклонном молчании переносит пытки. В Баштале он сказал, что сносил побои и похуже. Интересно, от чьих рук. Интересно, почему меня это вообще волнует.

Я наклоняюсь к Сафии:

– Не против, если я спрошу, за что ты здесь?

– Девчонка! – окликает солдат впереди.

Я поднимаю голову и вижу, что он пристально смотрит на меня. Он прикладывает к губам палец. Я поспешно опускаю взгляд на свои веревки.

– Нам нельзя разговаривать, – шепчет Сафия.

Очевидно. Некоторое время я работаю, пока страж не теряет ко мне интерес. Затем украдкой оглядываю лица вокруг. Здесь сидят самые разные люди: старые и молодые, сильные и хрупкие, на которых явно сказалась тяжелая работа. Все алькибанцы, и Афира среди них нет.

Время тянется медленно, пока оно, я уверена, не теряется окончательно где-то по пути к концу дня. Солнце поднялось выше в небе, усиливая жару в помещении до невыносимости. Пот стекает с меня ручьями, туника липнет к телу. В рот будто набились волокна, настолько в горле все сухо и опухло. Я мечтаю о глотке холодной воды или хотя бы свежего воздуха. Солдаты иногда выходят на перерыв и всегда возвращаются посвежевшими. Заключенным не разрешается даже двигаться. Мои пальцы болят, стертые до крови, спина затекла от сидения на одном месте, задница онемела. Я отчаянно хочу расспросить Сафию про Афира, но за мной все время следит страж, явно проверяет, освоилась ли я, соблюдаю ли правила. Я держу рот на замке и работаю руками.

В середине дня женщина передо мной падает лицом в свою кучу пакли. Девушка рядом вздрагивает, но не прекращает работу. Я кошусь на Сафию. Она не поднимает головы, сосредоточенно распуская веревку, хотя я знаю, что она тоже заметила. Но все делают вид, будто ничего не произошло.

Я откладываю веревку и подаюсь вперед.

– Ты в порядке? – шепотом спрашиваю я.

Женщина не отвечает, она лежит, свернувшись калачиком, в колючей куче распущенных волокон. Меня замечает страж, и его светлые брови сходятся над ледяными серыми глазами. Я поднимаюсь со своей скамьи и перегибаюсь через ту, что стоит передо мной.

– Имани, – шипит Сафия, – брось.

Я дотягиваюсь до плеча женщины, встряхиваю ее. Она так и остается безучастна. Меня охватывает ужасная догадка. Я прижимаю пальцы к липкой шее женщины.

– У нее нет пульса! – восклицаю я. – Ей нужна помощь!