Дорога пряности

Я хватаю Сафию за руку и тяну ее обратно по туннелю к тюремному двору. Выход оседает, его стены ломаются и обваливаются. Разрушение с ревом несется за нами, подобно чудовищу. Мы мчимся, но лунный свет не проникает внутрь, и я ничего не вижу даже перед собственным носом. Я двигаюсь вперед, прижимая ладонь к пульсирующей стене, пытаюсь поднять ногу и сделать новый шаг, когда пол вздыбливается. Туннель выдавливает из себя камни лавиной, они отлетают от потолка и стен и бьют меня градом. В воздухе полно земляной пыли, она покрывает мою кожу и набивается в горло, попадает в глаза, и они слезятся. Слабый намек на свежий воздух впереди мучительно медленно превращается в манящий ветерок. Мы уже совсем близко, и тут Сафия поскальзывается, падает, и я, споткнувшись о нее, кубарем лечу следом.

Мы катимся, спутавшись конечностями, словно старая веревка, которую никак не развязать. Жестко врезавшись во что-то, я кашляю, из глаз ручьями текут слезы. Земля стонет и сжимается вокруг, словно гигантские челюсти. Холодные комья падают на грудь, на лицо, забиваются в ноздри и придавливают руки. Я хочу кричать, но если открою рот, то тут же задохнусь. Тело быстро немеет, и вместо того чтобы стряхивать землю с себя, я гадаю, стоит ли тратить последние мгновения жизни на тщетную борьбу. Смерть ищет со мной встречи, смерть ходит на воле за этими стенами и охотится за моим братом…

– Давай же! – вскрикивает Сафия, рывком поднимая меня на ноги.

Тело бездумно подчиняется, и я, шатаясь, бросаюсь бежать. Вот и все, похоже, что я делаю в последнее время – убегаю от одних проблем и натыкаюсь на другие, похуже. Врезавшись в стену у входа в туннель, я падаю на колени и сцепляю руки в замок. Сафия ставит на них ногу, и я, напрягшись, толкаю ее наверх. Не теряя время, я хватаюсь за земляные стены и подтягиваюсь следом. Стоит мне перекатиться на спину, как пещера исчезает под завалом. И вот грохот прекращается, в тюрьме становится тихо. Мы снова в ловушке.

Я смотрю на небо между ветвями, и слезы льются неудержимым потоком. Закрыв глаза ладонями, я плачу, и горе тяжелым якорем давит на грудь. И почему я не сдалась на милость земле, как следовало? Что хорошего, зачем продолжать жить? Я не могу спасти Афира, свой народ или народ Алькибы. Я не могу спасти Сафию и повстанцев. Я не могу спасти даже себя. Я буду терпеть поражение за поражением, пока не останется ничего и никого, кроме меня – последней, кто увидит, как мой мир обращается в прах в тени беспощадного времени.

– Солдаты идут, – причитает Сафия. – Если нас найдут…

Нам страшно так сильно, что не передать словами. Сафия отчаянно трясет меня за плечо:

– Имани, что нам делать?

– Откуда мне знать? – мямлю я. – Все кончено.

Она издает ужасный звук. Пытается поставить меня на ноги, но я тяжело и безвольно вываливаюсь из ее рук. Сафия сжимает кулаки и колотит меня, хотя я почти не ощущаю ударов.

– Ты сдаешься? Ты обещала! Я бы не пошла с тобой, если б знала… не надо было идти. Боги, какая же я дура…

«Сдаешься?»

Что-то в этом роде спросил у меня баба однажды вечером во дворе, когда мы после всех уроков играли в его любимую настольную игру. Мои красные камешки были окружены его черными, и я хотела все бросить. Но баба запретил.

«Прежде чем сдаться, скажи, зачем ты вообще села играть».

«Чтобы выиграть», – мрачно ответила я.

Я ждала, что баба меня отругает, но он, потянувшись через стол, взял меня за руку.

«Тогда почему ты больше не хочешь выиграть? Если ты сдашься сейчас, то совершенно точно проиграешь. Но если ты будешь пытаться, пока можешь, то, возможно, победишь. Будущее не окончательно, пока мы его не достигнем. – Баба взял красный камешек, вложил мне в руку и сжал мои пальцы. – Есть один урок, Имани, самый важный и самый первый: если ты решила играть – играй до самого конца».

Если бы баба был здесь, разве не настоял бы он, чтобы я продолжала? Он бы сказал, что я боролась и зашла слишком далеко и теперь не могу просто сдаться, ведь я все еще жива, ведь мое сердце бьется. И считаные часы отделяют Афира от смерти от стрелы Тахи. У этой игры есть конец, и я намерена до него добраться, каким бы горьким или кровавым он ни оказался.

– Имани, пожалуйста…

Я сажусь и смотрю сквозь деревья на тюремный двор. Сафия права, солдаты услышали шум. Трое бегут сюда с разных сторон, и, уверена, скоро их будет больше.

Сафия стирает ладонями пот с худого лица, пачкая его полосами грязи:

– Надо уходить.

– У меня есть идея, – говорю я, глядя на маяк в другом конце темницы. – Мы все еще можем сбежать.

– Нет, слишком опасно. Нужно вернуться в барак, пока солдаты нас не заметили.

– Я не останусь здесь, Сафия. – Я беру ее за руку. – Мы можем пройти по пути мертвых.

Она меня отталкивает:

– Ты рехнулась?! Там обрыв, отвесная скала. Я хотела выбраться отсюда живой!

– Некогда спорить. Мы справимся, поверь мне…

– Я тебе не верю, – шипит Сафия. – Я даже не знаю, кто ты и откуда взялась. Я была во многих городах по Дороге пряности вместе с семьей, но ни разу не слышала о Калии! Пожалуйста, я должна вернуться в барак.

– Тогда ты никогда отсюда не выберешься.