Дорога пряности

– Я думала, мы найдем его здесь, с тобой! – вспыхивает Амира. – Мы должны были, он должен был оказаться здесь! Ты отняла его у нас!

Для нее Афир умер дважды. Сперва его погубил Совет, а теперь эти убогие повстанцы. Наш милый старший брат всего лишь пытается поступать правильно, а его гоняют из угла в угол, вынуждая принимать страдания, которые не должны его касаться.

– Мне жаль, – еле слышно произносит Фарида.

Я вопросительно протягиваю руку:

– И что же? Вот и весь твой ответ нам? Брат пожертвовал ради тебя счастливой, безопасной жизнью, а ты способна лишь пожать плечами и сказать, что он тюрьме? Я-то думала, что ты командуешь повстанцами.

Взгляд Фариды становится жестче.

– Командую.

Раскаленный гнев извергается из моих глубин, проникает в трещины, достигает самого сердца и обращает его в черный пепел.

– Ой? Какими? Этим дырявым корытом с кучкой пьяных матросов? Что ж вы не пришли на выручку нашему брату, Фарида? Опыта в сражениях у тебя предостаточно, хоть что-то бы предприняла. Почему ты бросила его в трудную минуту, когда знала, что он бы с тобой так не поступил?

– Все не так просто…

– Да ладно? – Я подвожу Амиру к креслу в углу. – Ты охотно приняла его волшебство. Не сомневаюсь, что ты знала, какие у этого будут последствия и для него, и для всей страны, которую он подверг опасности, какие законы он нарушил. Но ты толкала его красть, бросить семью и народ. Ты убедила его предать нас ради вас…

– Все было вовсе не так…

– И теперь тебе слишком трудно его спасти?! – перекрикиваю я Фариду, и мой голос эхом отдается от деревянных стен. – После всего, что он ради тебя пережил?

На щеках Фариды проступают красные пятна.

– Ты не поднимаешь, о чем говоришь. Знаю, тебе больно…

– Да ничего ты не знаешь!

Фарида поджимает губы, затем вздыхает.

– Пожалуйста. Я знаю, тебе больно, и я ни на песчинку тебя не виню. Но ты должна понять, вашего брата арестовали одним из многих. Но без него с нами что-то случилось. Наши вылазки… не знаю, мы совершали ошибки, и я совершала ошибки… На нас устроили несколько облав, у нас закончилась мисра, ведь мы не знали, как правильно ее использовать, многих убили. Наши ряды оскудели, а те, кто выжил… Что ж. – Фарида указывает дрожащей рукой на дверь. – Выглянь, сама увидишь эту жалкую картину. Напиваются в дым да режутся в азартные игры на деньги, которых у них нет. Я с трудом выгоняю их делать хоть что-то, демон подери, чтобы мы держались на плаву. Они утратили веру в меня, и я не знаю, осуждать их или присоединиться.

– Я проделала такой долгий путь не для того, чтобы слушать россказни о твоих горестях, – бормочу я.

Фарида отхлебывает из коричневой бутылки, стоящей на столе. В ней вино, я даже отсюда чую терпкий запах.

– Тогда для чего?

– Чтобы вернуть Афира.

– Вернуть? – Фарида холодно смотрит на меня через плечо. – Домой, в Калию? – Теперь ее черед смеяться. – Значит, ты и правда понятия не имеешь, о чем говоришь.

– Расскажи о тюрьме, – встревает Таха.

Я забыла, что он с нами в каюте и тоже слушал мою тираду. Вдруг я чувствую себя беззащитной, словно свежая, открытая рана на холодном ветру. Таха подходит к столу, а Фарида опускается обратно на стул:

– А это обязательно?..

– Почему ты не вытащила Афира? – вопрошает Таха.

Мне становится чуть легче дышать от того, что он не оставил меня разбираться в этом всем в одиночку.

Фарида руками поднимает правую ногу в поношенном ботинке на стол, затем закидывает туда же левую.

– Я не могу долго ходить из-за боли. У других дела обстоят не лучше. Что я, по-твоему, должна делать? Приказать им вступить в бой с десятками солдат при тюрьме? С каким оружием? Нашими тупыми скимитарами и рыбачьими ножами против их луков и мечей?

– Биться не обязательно, – говорит Таха. – Кто-то из ваших мог переодеться тюремным стражем и пробраться внутрь.

Фарида хлопает себя по щеке.

– О, точно, как же я сама не подумала? – Она глотает еще вина и морщится. – Все до единого стражи – харроулендцы. Ты, может, и не такой уж темнокожий, но среди этих ослов все равно выделяешься как лошадь.

– Там должны быть другие работники, – подхватываю я отличное направление мысли, которое задал Таха. – Алькибанцы, которые обслуживают тюрьму, готовят, убирают…

– Какое это имеет значение?

Я ударяю кулаком по столу:

– Большое. Да чтоб тебя Великий дух обрек на Алард, большое! Отвечай на вопросы, это меньшее, что ты можешь, после того как втянула моего брата в этот бардак.

– Ты и правда думаешь, что сможешь его вытащить? – произносит Фарида, качая головой.

Поверить не могу, что в эту женщину влюбился Афир.

– С твоей помощью это возможно, – цежу я сквозь стиснутые зубы.

– Нет. Почему вы меня не слышите? – Фарида спускает ноги со стола и садится ровно. – Черную работу выполняют сами заключенные. Остальное – харроулендцы. Возят пленных и припасы, их мечники охраняют ворота, их лучники несут дозор на стенах. Прости меня, Имани, правда, но устроить побег невозможно. Я уже продумывала то же, что и ты сейчас. Я изучила все пути, я выследила каждую бледную рыбину в каждой ее никчемной норе и все равно ничего не нашла. В эту тюрьму не попасть.