Дорога пряности

– Простите, простите, – тихо повторяю я, проталкиваясь мимо детей-попрошаек, что цепляются за мой плащ.

Я не отрываю взгляда от спины Тахи. В нескольких метрах от него идет Зак, понятия не имея, кто ведет за ним охоту. А ведь именно это и происходит – Таха выслеживает его, словно зверь добычу. Но с какой целью?

Мы заходим в квартал, где продают еду. Здесь уже полным-полно народу, пришедшего за теплыми лепешками, свежевыловленной рыбой, самыми спелыми фруктами и овощами. Таха сокращает расстояние между ним и Заком. Мы приближаемся к месту, где базар сужается до узкого коридора и люди теснятся плечом к плечу. Я ускоряю шаг, уворачиваясь от торгашей у прилавка с орехами и финиками, от мужчины, который толкает тележку с пахлавой, от пары солдат-харроулендцев на крепких лошадях. Я силюсь не потеряться в царящем вокруг хаосе, но вижу Таху лишь мельком, а Зака и вовсе нет.

Я огибаю продавца игрушек, окруженного стайкой восторженных детей, и тут же врезаюсь в женщину-харроулендку в широкополой шляпе с перьями.

– Следи куда идешь, девчонка. – Она раздраженно кривит накрашенные алым губы.

Еще одна излюбленная фраза колонизаторов, которой меня научил Таха. Не «извините», а «следи куда идешь».

– Пожалуйста, простите меня, – неуклюже выговариваю я на харроутанге и кланяюсь, хоть мне это и претит. Но за мной наблюдает стоящий у лавки пряностей солдат, а времени проходить допрос у меня нет.

Женщина все же остается удовлетворена и разрешает мне поспешить дальше. Я проталкиваюсь сквозь толпу, снова сыплю извинениями и на алькибанском, и на харроутанге, и наконец замечаю Таху, который натягивает на голову капюшон. Быстро шмыгнув между двумя мужчинами, я оказываюсь у Тахи за спиной как раз у начала перешейка. Внутри у меня все сжимается: Зак прямо перед Тахой, и тому из рукава в ладонь уже скользит тонкий кинжал.

Я отталкиваю в сторону девушку, идущую рядом с Тахой, и, придвинувшись, хватаю его за локоть.

– Что бы ты ни делал, предупреждаю, одумайся.

Таха реагирует совсем не так, как я представляла. То есть вообще никак, и от этого меня до самых костей пробирает мороз. Он река, напоминаю я себе. Даже если бы перед ним выросла гора, он был бы уверен, что его течение в конце концов ее разрушит. Он найдет путь – или проложит собственный.

Мы выходим из перешейка. Зак шагает дальше, а вот Таху я увожу влево и не отпускаю, пока мы не покидаем оживленные главные улицы, чтобы поговорить без лишних ушей. Я утягиваю его в пустой переулок и толкаю к стене.

– Ты что творишь?

Зелень глаз этим утром кажется тусклой, меньше саванны и больше мха, что растет в тенистой роще, затерянном месте, куда никто не заходит.

– Не стоило за мной ходить.

– Ты преследовал Зака и вытащил кинжал. Зачем?

Таха смотрит на меня, сжав губы. Я упираюсь предплечьем ему в грудь, заставляя его прижаться спиной к влажному камню.

– Еще один неотвеченный вопрос, и я тоже вытащу кинжал.

Таха выдыхает через нос:

– Я получил приказ расправиться с любым чужаком, который знает о мисре.

– Приказ их убивать?! – Когда Таха кивает, я отпускаю его и отступаю на шаг. – Духи милостивые, это не может быть правдой.

– Но это она и есть. – Таха разглаживает складки, которые я оставила на его белой тунике. – И теперь из-за тебя я упустил единственную возможность.

– Возможность убить. – Я принимаюсь судорожно расхаживать перед ним по несколько шагов туда-сюда. – Зак не единственный, кто знает о мисре. Еще Фарида, Макин, Мухаб, все на том корабле. – Я замираю, уставившись на Таху. – Ты намерен расправиться со всеми. Почему, Таха? На нашем инструктаже не было таких приказов.

– На моем – были.

Письмо Байеку, таинственные слова, выведенные неуверенной рукой Тахи: «Ее присутствие не отвлечет и не помешает мне исполнить твою волю. Я по-прежнему сосредоточен и предан нашему делу».

– Инструктаж от твоего отца, – осознаю я вслух.

Таха заметно ощетинивается, словно наступил на колючки:

– Тебе приказано отвести нас к Афиру. С остальным разберусь я.

– Нет! – восклицаю я. – Ты лазутчик, а не убийца. Мы не убиваем людей, никто в Сахире не убивает. Это неправильно!

Таха направляется в конец переулка. Я бросаюсь следом и хватаю Таху за руку.

– Таха, послушай меня. Нельзя убивать, ни завтра, ни когда-либо еще, что бы ни говорил твой отец.

У него на виске бьется жилка.

– Устранить все следы волшебства здесь – единственный способ защитить наш народ, как того хотел Великий дух.

– Не единственный. – Я тяну Таху за руку. – Пожалуйста, я прошу тебя, и не только ради Зака и Фариды, но ради тебя самого.

Тогда он замедляет шаг и окидывает меня взглядом. Я тут же пользуюсь возможностью:

– Нельзя так просто оправиться от убийства человека. Оно дорого тебе обойдется, Таха, оно очернит саму твою душу.

Таха прерывисто вздыхает, в отчаянии оглядывая переулок, будто это тюрьма, в которой он заперт.

– Как ты еще до сих пор не поняла? Я не могу позволить себе роскошь поступать как мне заблагорассудится, как это делаешь ты. Если мне отдан приказ, я должен его выполнить. У меня нет выбора.

– У нас всегда есть выбор, каким бы трудным он ни был.