Дорога пряности

Я по-прежнему держу Таху за руку и замечаю, что он краснеет все сильнее. И в его взгляде сквозит тоска, как в тот день, когда он меня поцеловал. Таха назвал поцелуй ошибкой, а я бы хотела не согласиться. Может, я неправа и Таха сказал так лишь для того, чтобы не смущать меня своими истинными чувствами, истинным собой. Может, он и правда был серьезен.

Я крепче сжимаю пальцы:

– Не надо. Возьмем с Фариды и остальных клятву молчать. Не обязательно их убивать, есть и другие способы защитить наш народ.

– Мир, в котором живешь ты, не такой, как мой, – говорит Таха тихо, обреченно.

И меня вдруг охватывает невыносимое желание прижать его к себе и утешить.

– Пожалуйста, – шепчу я, подступая на шаг.

Таха закрывает глаза, словно пытаясь взять себя в руки, затем издает негромкое сердитое рычание и высвобождается из моей руки.

– Я не стану повторять, Имани. Никогда больше не мешай и не отвлекай меня, когда я исполняю приказы. Меня не волнует, насколько сильно они тебе претят. Я исполняю волю Совета.

– Совет никогда бы…

– Мне плевать! – рявкает Таха так, что напрягаются сухожилия на шее. – Встанешь у меня на пути еще раз – и пожалеешь.

– А я думала, между нами что-то есть, Таха, – сердито выпаливаю я, и сердце бешено колотится о ребра.

– Что, например? – буркает Таха, не глядя на меня, и его румянец становится совсем алым.

– Это ты ведешь себя как совершенно другой человек, если мы наедине. Ты скажи.

Таха колеблется, и я чувствую, как в глубине его души бушует жестокая битва. Битва, которую он проигрывает.

– Между нами ничего нет, – говорит он наконец, и в его словах отчетливо звенит отчаяние.

Таха уходит прочь, сжимая и разжимая кулаки, его плащ трепещет на ветру. Против лучей утреннего солнца удаляющийся силуэт кажется непроницаемо черным. У меня по коже пробегают мурашки и тени. Я в очередной раз показала Тахе свою слабость в наивной надежде, что он ответит взаимностью, но получила взамен лишь непроницаемую стену. Я ошибаюсь насчет Тахи, я ошибалась с того самого мгновения, когда подумала, что во время занятий языком захватчиков он проявляет ко мне доброту. Это была не доброта и не зарождающееся взаимное влечение. Это был обман: он просто хотел добраться до моего брата и повстанцев ради того, чтобы исполнить волю его отца. Прежде чем Таха убил Бадр, я спросила, что он делает, и он ответил: «То, что должен». Может, он убил мою кобылку не из желания уберечь меня от боли, а потому, что ему это привычно. Если понадобится, он убьет и зверя, и человека. Байек об этом позаботился. Я закалила свое сердце, но Таха?.. Таха отринул свое полностью, и я не знаю, жалеть его за то, каким его воспитал Байек, или ненавидеть за то, что он безропотно смирился с судьбой. Но если он может быть столь черствым по отношению ко мне и собственному двоюродному брату, если он получил приказ убить чужаков, знающих о мисре, как он поступит с Афиром, которого открыто презирает и мировоззрение которого отличается так сильно? Позволит ли он Афиру мирно вернуться с нами домой или потребует приволочь его в цепях, измываясь на каждом шагу?

Или того хуже, шепчет голос из темных глубин. Или того хуже.

29

Следующие дни пролетают в мгновение ока, стоит мне только сосредоточиться исключительно на возвращении брата домой. Утвердив план, как проникнуть в повозку для заключенных, мы изучаем саму темницу. Таха не может подвести Синана достаточно близко из-за лучников, но ему удалось набросать примерную схему тюрьмы. И она оказалась неожиданно удивительной. Я представляла себе единую неприступную крепость, но тюрьма состоит из нескольких зданий, окруженных двумя концентрическими оборонительными стенами, и стоит на холме с видом на море. Заключенные свободно перемещаются ранним утром и вечером, но за ними неустанно присматривают лучники со стен. В течение дня узников разводят по разным зданиям, видимо на работы. Кормят всех в отдельном помещении на рассвете и в сумерках. Ночью заключенных сгоняют в длинные приземистые бараки, а солдаты обходят тюрьму и следят, чтобы никто не выходил после отбоя. Я предполагаю, что если кого-то поймают, то его ждет порка на возвышении посреди двора.

После долгих споров мы утверждаем и план перемещения по темнице, и как мы оттуда выберемся. За день до побега я сижу за скрипучим столом на нижней палубе и изучаю план темницы при свете покачивающегося фонаря. Сначала Амира подсаживается ко мне и помогает: я, не глядя на карту, описываю часть темницы, а она проверяет, ошиблась я или нет. Но в конце концов я молча изучаю рисунок, а сестра сворачивается на лавке напротив, чтобы вздремнуть.

– Ты изучаешь план уже много часов, – говорит Фарида, привалившись к дверному косяку.

– И буду изучать еще столько же, чтобы запомнить каждый уголок и здание.

Я жду, пока Фарида уйдет, но она медлит, наблюдая за мной. Вздохнув, я откидываюсь на спинку стула:

– Ты что-то хотела?

– Да, поговорить с тобой. – Фарида входит в каюту и закрывает за собой дверь. – Насчет Афира.

Теперь я внимательно ее слушаю.

– Что ты имеешь в виду?