Дорога солнца и тумана

– Кто-то должен навести справки об отце девочки. – Гома кивнула на Схоластику. – Он пропал, а никому, по-моему, и дела нет до него.

– Его сестра Анна уже написала заявление в полицию.

– Да, я говорила с ней. Родел оставила мне ее телефон, чтобы позвонить, если что-то случится со Схоластикой. В полиции считают, что Габриель бросил свою дочь. Если это так, тогда ладно. Но я хочу услышать об этом от него самого. Я записала все его приметы и хочу навестить своего друга в полиции, попрошу, чтобы он поискал Габриеля.

– Только будь осторожнее, ладно? – Джек не мог скрыть тревогу за бабушку. – И не сообщай им, что Схоластика у нас. Вдруг кто-то из них знает, что у Габриеля дочь-альбинос.

– Я не дура, мой мальчик. – Гома надела зеркальные, радужные очки. Они закрывали почти все ее лицо и отражали мир двумя круглыми, разноцветными блюдцами. – Ты присмотришь за Схоластикой?

– Мы с ней займемся телочкой, – ответил Джек. – Ты поможешь мне, Схоластика? – Он перешел на суахили и присел рядом с девочкой.

Мы с Джеком избегали смотреть друг на друга, и меня это устраивало. Одно дело – справляться с высоковольтным напряжением между нами, а другое – что Гома заметила это и не преминула подчеркнуть, это лишь усугубляло ситуацию. Мы оба чувствовали себя виноватыми, потому что за поминальным столом нет места плотскому вожделению, а оно все же появилось и уселось среди нас, будто непрошеный и бессовестный гость.

– Ну, мы поехали, – сказала Гома, когда мы вышли из дома.

– Квахери! – Схоластика помахала нам на прощание. Казалось, она привязалась к Гоме, пока мы с Джеком были в отъезде.

– Глядите, как сверкает сегодня моя Сьюзи! – похвастался Бахати, когда мы с Гомой сели в его джип. За эти дни Бахати до блеска начистил свою тачку.

– Если бы ты уделял столько внимания какой-нибудь молодой приятной девушке, сколько уделяешь своей Сьюзи, у тебя была бы сейчас семья.

– Семья – это фикция. А моя Сьюзи… – он похлопал по щитку, – солидная штука. Надежная. Джек сказал, что вы заезжали к моему отцу, мисс Родел?

– Ро, а не мисс Родел. – Забавно, что он звал Джека и Гому по именам, а со мной держался более формально. Я догадалась, что он таким образом дистанцировался от меня. – Да, я видела Олонану. А твоя бабушка подарила мне вот что. – Я подняла браслет, чтобы Бахати узрел его в зеркале заднего вида.

– К тебе они были приветливее, чем ко мне. Знаешь, что дал мне отец? Это прозвище. Бахати. Бахати Мбайя.

– Тебе оно не нравится? – поинтересовалась я. Мы уже оставили позади каменные столбы на въезде в Кабури-Эстейт и мчались по дороге на Амошу.

– Тебе бы тоже не понравилось, если бы ты знала, что оно означает. «Бахати» – счастье. «Мбайя» – плохое. Короче, невезение. Когда я родился, у Лоньоки, нашего олоибони, было видение. Будто я ехал верхом на спине гигантской черной змеи. Будто я воевал со своими и помогал белым людям. Много лет назад колониалисты захватили нашу землю. Мы до сих пор пытаемся восстановить и поддержать нашу традиционную жизнь. Лоньоки считал, что я – угроза для нашей деревни, но мой отец любил меня. Он слушался Лоньоки во всем, кроме этого, и олоибони злился на него. Он обвинял меня во всех бедах. Например, если долго не было дождя. Или если болезнь косила наших коров. Я был виноват, если не помогало его колдовство. Может, все забылось бы, если бы я доказал свою храбрость и был таким, как другие мораны. Но я не был ни хорошим охотником, ни хорошим пастухом. Я любил болтаться по деревне. Я любил устраивать шоу для туристов. Я любил гаджеты, музыку и фильмы. Поэтому старики уговаривали отца прогнать меня из деревни. Я думал, что он заступится за меня, скажет им, чтобы они не верили устаревшим предрассудкам, но он дрогнул. Он сунул мне в руку несколько шиллингов и велел, чтобы ноги моей больше не было на землях масаи, потому что, если я вернусь сюда, сбудется пророчество. Я пытался убедить его, но отец сказал, что всем будет лучше, если я уйду. С тех пор я больше там не был.

– Мне грустно это слышать, – сказала я. – Надеюсь, что вы когда-нибудь помиритесь с отцом.

– Олонана упрямый старый дурак. Как и я сама. С нами непросто. – Гома порылась в своей сумочке и протянула мне шоколадку. – Вот возьми. – Она поделилась и с Бахати. – Шоколад делает жизнь слаще.

Шоколад был теплым и мягким, и я катала его во рту – сладкий кусочек утешения и комфорта.

Мы подъехали к волонтерскому хостелу. Я зашла и собрала вещи. Потом, сняв белье с койки сестры, села на пол, радуясь, что Гома и Бахати остались в машине. Мне была нужна еще минута, последняя минута, чтобы побыть в пространстве, в котором была Мо, подышать воздухом, которым дышала она.