Дорога солнца и тумана

– Как там Схоластика? – спросил Джек. – Есть какие-нибудь новости от инспектора Хамиси про ее отца? – Он замолчал и стал слушать. – Ладно. Нет. Оставайся на месте. Скоро увидимся.

Я вопросительно посмотрела на него, когда он положил трубку.

– О Габриеле никаких новостей, – сказал он.

– Я уже говорила о нем с Джозефиной. – С ее позволения, я показала Джеку регистрационный журнал и все записи, касавшиеся Габриеля.

– Он честный человек, – сказал Джек, листая страницы.

– Габриель? – Джозефина вскинула брови. – Абсолютно. У вас были сомнения?

– Я не знал, что думать о нем. А теперь вопрос, где нам его искать? Его сестра беспокоится, а дочка хочет поскорее увидеть его.

– Я уже говорила Родел, что он строил дом в Ванзе. Может, вам стоит поискать его здесь?

– Кажется, я закончила. – Я подвинула Джозефине пачку бумаг. Тринадцать детей, а документов миллион. – Я написала все, что могла, но еще много чего не хватает. Я не знаю даты и места рождения, имена родителей…

– Тут уж ничего не поделаешь. Мы попробуем навести справки. – Джозефина вышла с нами во двор, где Бахати изображал, как он прыгнул между вагонов товарного состава. С его больной коленкой вышло неуклюже, но дети все равно были в восторге.

– Вам надо поесть перед уходом, – сказала Джозефина.

– Поесть? – Бахати тут же повернулся к ней. – А когда мы будем фотографироваться?

– Блестящая идея. Я с радостью сфотографирую вас со всеми детьми, которых вы привезли к нам. – Джозефина вывела нас с территории через задние ворота и пошла за камерой.

Вокруг нас плескалось озеро, испещренное лиловыми цветами, плавающими на островках из зеленых восковых листьев. В воде лежали валуны, некоторые балансировали один на другом, словно положенные гигантскими детьми, игравшими в камешки. Мы выстроились в одну линию на берегу, все шестнадцать человек, соединенные между собой, подобно произвольным нитям в гобелене, в этом узелке для большой и яркой вспышки камеры.

– Еще! – сказал Бахати, встав в позу.

Я чувствовала тепло руки Джека на своей талии, пока мы улыбались на камеру. Когда погасла новая вспышка, он повернулся и поцеловал меня.

– Когда мы останемся одни, я вымою тебе волосы, – шепнула я.

– Ты не любишь непокорные, взбитые ветром прически?

– Это просто ответная любезность. А что до таких причесок, то ты ошибаешься. По-моему, они чертовски сексуальные – я не могу дождаться, когда запущу пальцы в твои волосы.

Джек поперхнулся. Даже подавился.

– Тебе надо… – Он прокашлялся, восстанавливая дыхание. – Тебе надо чаще ездить на поездах. Кажется, они хорошо на тебя действуют. Ты ведешь себя более раскованно.

– Да? – Я привстала на цыпочки, чтобы достать до его уха. – Я могу назвать и другие вещи, на которых хочу покататься.

Я уверена, что на следующем снимке он получился с открытым ртом.

– Тебе нравится это, правда? – спросил он, почти не разжимая губ.

– Считай это моей местью за то, что ты сначала разыгрывал из себя недоступного, а потом исчез. – Я улыбнулась в объектив.

– Знаешь, в эту игру могут играть двое. – Он слегка понизил голос, а его пять пальцев потянулись к моему затылку. Он схватил меня за волосы, так что я не могла пошевелить головой. – Улыбнись, Родел.

Во время следующей вспышки я извивалась.

– В чем дело? – усмехнулся он и провел длинную, чувственную линию по моей спине от затылка до талии. – Твой английский сад не переносит тропическую жару?

– Благодарю вас. Этого достаточно, – сказала Джозефина, прекращая съемку.

«Ох, слава богу». Я отскочила от Джека и подумала, что именно такое ощущение бывает, когда в конце дня снимаешь корсет.

– Дети, пора возвращаться на территорию, – сказала Джозефина. – Попрощайтесь с вашими друзьями.

У меня перехватило горло, когда меня обнимали все ребята, поочередно.

– Квахери, – говорили они. – Асанте.

Я целовала их в белые, как снег, щеки и обнимала за плечи, понимая, что это лишь начало. Впереди у них еще долгий, долгий путь.

«Пожалуйста, мир, будь к ним милосердным, – думала я. – Или хотя бы просто оставь их в живых».

Я отошла в сторону, когда с ними стали прощаться Джек и Бахати. Деревья шептались вокруг нас кронами, солнечный свет играл в прятки сквозь листья. Я подошла к маленькому валуну на берегу и расстегнула рюкзак. Со вздохом достала записную книжку, и она сама раскрылась на странице, где я хранила листки моей сестры.

Пора было прощаться.

Озеро было гладким, как зеркало, в нем отражались белые, словно ангелы, облака и пронзительная голубизна неба. Было даже трудно определить, где кончалось одно и начиналось другое.

«Это прекрасное место, Мо. Свободное и бесконечное».

Я взяла три листка и прочла первый: 17 июля – Джума (Барака)

Потом положила его на воду, и он поплыл.

«Прощай, Джума. Как мне жалко, что мы не успели тебя забрать».

Я улыбнулась, взглянув на следующий листок: 29 августа – Сумуни (Маймоси)