Дорога солнца и тумана

В моем мозгу зазвенела тревога. К.К. видел водительское удостоверение Джека. Он знал его имя. Знал, где он живет. К.К. приехал, чтобы отомстить Джеку, но вместо него нашел Гому и Схоластику.

О боже. Схоластика. Я содрогнулась, представив себе тот момент, когда К.К. увидел ее. Он зарабатывал на жизнь, воруя таких детей. И теперь он мог отомстить Джеку, украв девочку прямо из его дома. И убив его бабку.

У меня похолодело все внутри. Страх наполнил меня до предела, пока мы осматривали дом.

Джек ворвался в кухню и остановился. Я застыла за ним, не в силах идти дальше, боясь того, что могла увидеть. Бахати стоял за мной. Молчание затянулось.

– Какого хрена? – выругался Джек и шагнул вперед; его фигура больше не загораживала кухню.

Там стояла Гома, целая и невредимая, и помешивала молоко в кастрюле. Схоластика сидела за столом. На них были похожие муумуу. Казалось, они только что проснулись.

– Вы вовремя приехали, – сказала Гома, налила в кружку горячую, пенную жидкость и протянула Схоластике. – Хотите? – Она взмахнула кастрюлей.

Мы помотали головой, и тогда она сама допила молоко и со стуком поставила на стол пустую кружку.

– А-а, тем лучше.

– Ты расскажешь нам, что за фигня тут произошла? – спросил Джек. – Всюду кровь. Дом выглядит так, словно пережил нападение.

У меня дрожали от страха коленки, и я села на стул. Джек сел напротив меня. Бахати открыл кран и выпил разом три стакана воды.

– Этот негодяй К.К. вломился сюда. Он и его дружки. Они искали тебя. Шелудивые псы. Знаешь, какие глаза у них были, когда они увидели Схоластику? Как будто они сорвали джекпот. Они хотели забрать и меня. Решили, что ты согласишься заплатить пару шиллингов за старую каргу.

Мы отбивались, но это было бессмысленно. Я остановила К.К., когда они выводили нас из дома, и сказала: «Эй, я знаю тебя. Я тебя видела в полиции». Он уставился на меня. А потом вспомнил. «Да, – сказал он. – Ты старуха с охренительными очками от солнца. Помню, как ты сказала: „Через мой труп“». Это его подзадорило. Он засмеялся, как маньяк. Он захотел забрать те очки и отвел меня наверх, в мою спальню.

Я открыла гардероб и схватила ружье. Никогда не забуду оторопь на его лице, когда я повернулась – и БУМС. Этот мудак упал на пол, схватившись за ногу. Я снова зарядила ружье, и тут прибежали его дружки, волоча за собой Схоластику. Они поглядели на меня, на него, истекавшего кровью у моих ног, и дали дёру. Я остановила их. Не хотела, чтобы эта сволочь валялась в моем доме. Я заставила их вынести К. К. Не знаю, живой он или подох. Надеюсь, что он уже жарится в аду на сковородке. – Она отпила большой глоток молока и покачала головой. – Они решили, что могут избить моего внука, нагрянуть в мой дом и украсть у меня малышку? Мудаки. – Она вытерла тыльной стороной ладони молочные усы и села рядом со Схоластикой.

Никто не промолвил ни слова. Мы сидели вокруг стола в шоке и оцепенении, а минуты тикали и тикали.

Потом Схоластика допила молоко и со стуком поставила кружку. Очки Мо соскользнули на кончик носа.

– Мудаки, – сказала она и вытерла губы тыльной стороной ладони, совсем как только что Гома.

Это было первое английское слово, услышанное мной из ее уст. Она понятия не имела, что оно означало, но повторила его серьезно, и ее лицо сияло от гордости.

Джек встал, открыл холодильник и спрятал голову за дверцей.

Бахати скрыл смех за приступом кашля.

Я прикусила губу и уставилась на костяшки пальцев.

– Вот правильно. – Гома мрачно похлопала Схоластику по руке. – Всегда называй вещи своими именами.

* * *

Я расслабилась, прижавшись к Джеку и положив голову на его плечо. Он нашел мою руку под одеялом, и мы сплели пальцы. Мы сидели на террасе под пурпурным небом, на зеленых, как киви, качелях, нашем любимом месте. Перед нами простирались залитые лунным светом поля. За нами высился силуэт Килиманджаро, пятна опалового снега мерцали на его высоких вершинах. Гудели ночные насекомые, шелестела листва, прилетела стрекоза и упорхнула прочь.

Я всегда представляла свой дом как место, где я пущу корни, распакую коллекцию кружек с прикольными цитатами, поставлю столько книжных полок, сколько захочу, и буду смотреть на струйки, текущие по стек-лам в дождливые, серые дни. Но теперь я поняла, что дом – это ощущение бытия, ощущение принадлежности; оно наполняло меня всякий раз, когда я была рядом с Джеком.

– Что ты притихла? – спросил он.

Я лишь покачала головой, не отрывая глаз от кофейного куста. Если я заговорю, мой голос будет дрожать. Если я посмотрю на Джека, меня выдадут глаза.

«Попроси меня остаться, Джек».

Как бы глупо и непрактично это ни звучало, ради него я была готова отказаться от всего. От своей работы. От своего дома. От своей жизни в Англии. Вот что делает любовь. Из-за нее ты глупеешь и делаешь то, что никогда не собиралась делать.

– Осталось три дня. – Я смотрела на кофейный куст и ждала, что скажет Джек. «Дай мне что-нибудь, Джек. Что-нибудь, за что я могу ухватиться».