Дорога войны

Грязь между этими временными жилищами была непролазной, утоптанный снег давным-давно утратил первоначальный вид, окрасившись в коричневый и ядовито-желтый цвета. От кострищ тянулись угольно-черные тени, а вокруг больших плоских камней, блестящих жирной пленкой, была разбрызгана кровь. На одной из ноздреватых плит мужик в растерзанной дохе сек голову отчаянно блеющему ягненку – хряский удар топора обрубил истошное меканье, и парящая струя крови окатила камень.

Увидав «продотрядовцев», мужик разогнулся, вскидывая топор, и заорал, призывая ближних и дальних. Площадь пришла в движение – откидывались пологи, наружу лезли сотни чумазых, неряшливо одетых людей – даков и гетов, роксолан и язигов, аорсов и кельтов. Многоголосая толпа радостно завопила, загалдела, мигом заполняя массовкой все свободное пространство.

– Дорогу! – сердито кричал Луций. – Дорогу! Толпа неохотно расступалась, пропуская коней, и смыкалась за арьергардом.

– Похоже на лагерь беженцев, – морщась и оглядываясь, сказал Искандер.

– А это он и есть, – спокойно проговорил Сергий. «Продотряд» миновал еще пару стен, пока не выехал на сравнительно чистое место, застроенное огромными шатрами. Да и население здешнее выглядело куда презентабельнее, причем все до одного были в полном боевом.

– Элитная застройка, – сострил Эдик.

Латрункулы спешились, повели коней в поводу. Бородачи с копьями наперевес окружили преторианцев и подвели их к самому большому из шатров. Перед ним в настоящем кресле-биселле восседал крупный мужик в богатых одеждах.

Луций подошел к нему и сдержанно поклонился.

– Твой приказ исполнен, Оролес, – сказал он, – еды я взял много, должно хватить до ранней весны. А это, – он показал себе за спину, – римляне, которых я хочу убить на глазах у всех. Честно убить, в поединке.

– Они твои враги? – пробасил Оролес.

– Да, мой царь.

«Царь» встал и выпрямился. Подойдя поближе, он с интересом рассмотрел жертвы Луция.

– Приветствую тебя, Оролес, – хладнокровно сказал Сергий. – Не слушай этого дурачка. Его столько раз лупили по голове, что он давно потерял способность соображать. Мы все – римские гладиаторы. Служили Риму, а теперь хотим воевать под твоим началом.

– Вот как? – задрал бровь Оролес. – И девка – тоже гладиатор?

В толпе окружающих разнеслись смешки.

– Представь себе, – ответил Сергий, не моргнув глазом. – Или ты не слыхал о гладиатриссах?

– Слыхал, чего ж… Значит, ты не желаешь быть убитым в поединке с Луцием?

– Боюсь, – улыбнулся Лобанов, – умереть у меня не получится. Вот умертвить кого – это пожалуйста!

Оролес довольно захмыкал, переводя взгляд со спокойного лица Сергия на бледную перекошенную физиономию Луция Эльвия.

– Что ж, – величественно сказал Оролес, – раз мой сотник жаждет поединка, не буду ему отказывать!

Лицо гладиатора-сотника чуток разгладилось.

– Но, – поднял палец «великий царь даков», – биться будете не до смерти, а до первой крови! Не хмурься, Змей, у меня бойцов нехватка. Раз уж пришли и просятся под мою руку, должен я знать, кого беру! Ну, чего стоишь? Начинай!

Луций Эльвий отдал резкую команду, и толпа поспешно раздвинулась, освобождая квадрат утоптанного снега, кое-где отмеченный лошадиными «яблоками», раздавленными сапогами и копытами.

Преторианцы, повинуясь жесту сотника, отошли к шатру Оролеса.

– Начинаем! – выкрикнул усатый знаменосец «царя» и грохнул мечом о щит.

Луций приблизился вразвалочку к преторианцам и ткнул пальцем в Эдика.

– Ты будешь первым! Выбирай оружие!

Чанба ухмыльнулся и вышел в середину неровной квадратной «арены».

– Мой дед, – сказал он неторопливо, – был пастухом. Он пас овец в горах и хорошо умел пользоваться кнутом – бывало, хребет волку перешибал! Я тоже от него кой-чему научился. Тут пастухи есть?

– Кнут тебе дать? – крикнули из толпы.

– Ну да! Не мечом же драться с вашим сотником! Оцарапаю еще.

По толпе пошли смешки, а после вперед протиснулся давешний молодчик с бельмом и протянул Чанбе кнут:

– Держи!

Эдик с улыбочкой разглядывал переданное оружие. Кнут был хорош. Рифленая рукоять продолжалась плетенным из трех ремешков бичом, утончавшимся к концу. Обычно в кончик кнута вплетали шарик или гирьку, и тогда хоть волку хребет перешибай, хоть локоть человеку. А эта тугая плеть, локтей трех в длину, была приспособлена для того, чтобы полосовать и резать, – ее вымочили в молоке, а затем высушили на солнце, с тем чтобы конец кнута сделался острым, как лезвие ножа.

Луцию тоже вручили кнут. Гладиатор поморщился и сказал раздраженно:

– И охота тебе позориться, Эдуардус? Любишь же ты цирк устраивать! Ну ладно, давай изобразим пегниариев,[74] распотешим толпу… Не убью, так хоть отстегаю тебя, гадский коротышка!

«Вот это ты зря сказал!» – подумал Сергий. Эдик не ответил даже словом на оскорбление – он хитро взмахнул кнутом и заарканил ноги гладиатора. Заарканил и дернул за кнутовище, опрокидывая Луция на снег.

– Вставай давай! – грубо окликнул его Чанба, расплетая бич. – Чего разлегся, великан сраный?