Дорога ввысь. Новые сокровища старых страниц. №6

За двором, домом, скотом и пашней ухаживали его жена, которую во всей окрестности стар и млад называли только матушкой Дорле, и его сын Готфрид, единственный из его четверых сыновей, остававшийся в холостяках.

Ничто нам, детям, не нравилось так, как те поручения, с которыми бабушка посылала нас в Вайденхоф. И тогда она должна была знать, что напрасно рассчитывать на наше быстрое возвращение домой. Мы так охотно бывали в Вайденхофе не только потому, что матушка Дорле щедро угощала нас хлебом с медом - хотя я должен признать, что и это имело большое значение. Там был совершенно особый воздух -даже сегодня, когда я думаю о крестьянском доме и скромных хозяйственных постройках, я совершенно явственно чувствую его. Он был такой прозрачный, такой чистый и такой праздничный; там всегда было как бы воскресенье или праздничный час. Белый деревянный пол комнаты был всегда посыпан белым песком, блестевшим, как серебро, когда солнце широкой полосой ложилось на него. Окна были меньше, чем в любом другом доме, а в горшках с геранью, стоявших на карнизе, не было ни одного увядшего листка, но только радующее изобилие пурпурно-красных цветков. Скамейка, занимавшая половину комнаты у стены под окнами, блестела, как будто бы матушка Дорле только что намазала ее маслом. На скамеечке возле печки лежала кошка. Она жмурилась и мурлыкала, поджав лапки под густой серый мех. А на большом, обшитом кожей и украшенном гвоздями с белыми головками стуле со спинкой сидел хозяин дома, крестьянин из Вайденхофа. На его густых, совершенно белых волосах была маленькая шапочка, а худые руки все время были заняты работой. Часто он сплетал гибкие прутья друг с другом, но также он часто держал в своих ловких пальцах гладкие блестящие спицы с грубым темносерым вязальным чулком. В те времена вяжущий мужчина не был, на наш, мальчишеский, взгляд таким уж необычным зрелищем, как, пожалуй, это было бы сегодня. Вот хотя бы и старый овчар, который ранней весной или осенью пас своих овец на лугах, - мы видели его не иначе как со спицами в костлявых пальцах.

Иногда слепой крестьянин из Вайденхофа спокойно и осторожно чистил картошку или лущил горох, или очищал бобы. Но он всегда с доброй улыбкой на худых щеках откладывал свою работу в сторону, когда матушка Дорле впускала нас в комнату, говоря при этом:

- Отец, к тебе гости! Тут пришли внуки с Виллы...

Наугад он протягивал к нам руки, привлекал каждого из нас близко к себе и ощупывал, нежно и тихо поглаживая по лицу холодной рукой, а затем предлагал всем нам все новое захватывающее зрелище. Он вставал, подходил к столу, выдвигал ящик, брал из него маленькое вырезанное из дерева блюдце, в котором он заботливо хранил хлебные крошки и в которое он клал иногда лесной или грецкий орех. Затем он подходил к окну и тихо переливисто свистел, складывая тонкие губы в дудочку. Это продолжалось недолго, и вскоре через окно, над цветущей геранью, в комнату влетала пара синиц или веселый пестрый зяблик, или изящная краснохвостка и начинали порхать вокруг него.

Он слушал и ощущал удары крыльев, осторожно бросал крошки хлеба или измельченные ядрышки .орехов на посыпанный белым песком пол комнаты. И маленькие гости опускались прямо в самую полосу света, который играл на сверкающем песке, клевали их и щебетали. А кошка на скамейке у печки даже не поднималась - разве что сощуривала глаза и чуть-чуть пошевеливала лапками. Птички тщательно склевывали с пола крошки совсем рядом с ней. В этой низенькой, пронизанной солнцем горнице Вайденхофа было как в раю. А старик уже снова сидел на своем стуле, его большие голубые глаза, о которых немыслимо было и подумать, что они никогда не отражали в себе вид этой тихой комнаты и маленьких птичек, смотрели всегда прямо, как будто глядели поверх всего, сквозь время и пространство в бесконечность. Когда усердное клевание пичужек ослабевало, и он замечал, что рассыпаный корм подходил к концу, тогда он еще раз брал стоящее возле него деревянное блюдо и предлагал своим маленьким гостям прощальное угощение прямо в ладони. И по две, по три они без страха клевали и щебетали, как бы благодаря старика за прием, который он им оказал. Тогда он подносил доверчиво сидящих у него на руке к окну, какое-то мгновенье держал вытянутую руку в воздухе, а затем, взмахнув рукой, заставлял птицу лететь.

Потом он снова свободно садился на стул и поворачивал к нам свое необыкновенно приветливое лицо.

А мы с удивлением смотрели на него, как будто бы он был могущественным волшебником - мы так часто пробовали сделать то же самое, но на наши нетерпеливые детские пальчики ни одна птичка не опускалась даже на самое короткое время.