Дорогая Альма

— Ничего подобного. — Айхен взглянул с упреком на Майера, который уже отошел к другим инструкторам. — Собака способная. Но ленивая. Лишних упражнений делать не хочет, артачится. Недоработка инструктора. Сам он тоже с ленцой. Так я, конечно, пригрозил усыплением. — Он пожал плечами. — Как еще на них воздействовать? Приходится надавить на чувства. То, что он собаку очень любит, я знаю. Это заметно. Очень друг к дружке привязаны. Вот и приходится пугнуть, чтобы работали лучше, — оправдывался он. — Нам же показатели нужны на площадке, баллы. Для отчетности. А у них все два и два. Но теперь точно в лучшие зачислим. Такой результат — он лучше всякой площадки, — согласился он. — Я удивлен, конечно. Но в глубине души я надеялся, что Викинг себя покажет, — признался он. — Мне он тоже нравится. Пес с характером. Не пустая балаболка.

— Ну, я надеюсь, к ним больше не будет претензий, — улыбнулась Маренн. — А вы давно с собаками работаете? — спросила она.

— Да лет десять, — ответил Айхен. — Опыт есть. А что?

— А вот что мне посоветуете? — спросила Маренн лукаво. — Как опытный кинолог. У меня дома в Берлине овчарка, зовут Вольф-Айстофель. Обученный, — сразу сообщила она. — Еще как обученный, медалист. Из гестаповского вольера. Папа, мама — все очень заслуженные, прекрасная родословная. Но очень хитрый. Повадился у дочки с ночного столика конфеты воровать. Стащит, развернет в уголке и ест. Можно им сладкое?

— Конфеты?! — Айхен присвистнул. — Но это он очень хорошо живет. Наши собаки о конфетах и не мечтают. Вообще сладкое нельзя, — добавил он серьезно. — Это дело надо пресечь. Убирайте так, чтоб достать не мог. Сначала всегда ничего, а потом шерсть лезть начинает, глаза слезятся. Только испортить собаку можно. Посмотрите, что ест, — посоветовал, задумавшись. — У них поджелудочная слабая, — кивнул в сторону собак. — Она вообще сладкое любит. Может, что-то в корме раздражает, слишком жирный, вот он сладкое тянет, чтобы заесть. Анализы надо сдать, так не скажешь, конечно. А если просто балуется — тогда строгость. Убрать — и все.

— Айстофель ворует конфеты? — изумился Раух. — По-моему, Джил сама ему давала.

— Давала, а теперь положить не успеет в вазочку, как они исчезают, — ответила Маренн. — А она и сама сластена. Вот у них конкуренция, кто первый съест.

— Приучать к такому нельзя, — решительно возразил Айхен. — Испортите хорошую собаку. Сладости и на характер влияют. Более капризные делаются, нервные. Только говядина, крупы, овощи. Кости тоже не советую. Желудки у них не очень. Плохо переваривают. Несварения часто от костей.

— Понимаю, — кивнула Маренн. — Боремся. Ей и самой вредно много. Но с двоими сразу — тяжело.

— Госпожа оберштурмбаннфюрер, нужна помощь? — подбежал медбрат с большой медицинской сумкой.

— Очень нужна, — отозвалась Маренн. — Гауптштурмфюреру необходимо сделать перевязку. — Она указала на Рауха. — Разрежьте рукав и обработайте рану. Я посмотрю.

— Слушаюсь. Герр офицер, присядьте. — Медбрат поставил перед Раухом раскладной стул.

С шоссе послышался рев мотора — пятнистый бронетранспортер в сопровождении трех мотоциклистов съехал на поляну. Развернувшись боком, остановился.

— Это штандартенфюрер. Простите. — Гауптштурмфюрер Айхен побежал встречать.

— А вот и Олендорф, — кивнула Маренн. — При полном параде. С эскортом.

— Я представляю, как он перетрусил, что на нас напали, — согласился Раух. — Я удивлен еще, что у него сопровождение всего три мотоциклиста, а не целый батальон.

— Обработали рану? — спросила Маренн медбрата.

— Так точно.

— Дайте я посмотрю. — Она наклонилась к Рауху. — Ничего страшного. Царапина. Хотя и глубокая. Крови вышло много.

— Я говорил, что суетится?

— Введите противостолбнячную сыворотку и сделайте перевязку, — распорядилась Маренн.

— Слушаюсь.

Олендорф спрыгнул с броневика и, приняв доклад Айхена, быстрым шагом направлялся к ним.

— Фрау Сэтерлэнд! Как вы нас всех напугали, — начал он, едва приблизившись.

— Это не я напугала, штандартенфюрер, — ответила Маренн сдержанно. — Это большевики. На нас напали. Вы разве не слышали?

— Не только слышал, но и сам лично докладывал рейхсфюреру. — Олендорф покачал головой сокрушенно. — Он потребовал от меня отчета, что и как произошло. Кто недосмотрел? А кто недосмотрел?! — Он пожал плечами. — Вермахт. Я так и сказал, в тылах черт знает что творится. Никакой санации не проводится. Банды недобитых большевиков на каждом шагу. Они гонки устроили, генералы наши, кто первым добежит до Москвы и возьмет в плен Сталина. Инструкции исполняются лишь бы как. Невозможно работать. Мы послали наших людей прочесать лес. Но никого не нашли. Они, видно, спрятались в глубине леса. А туда без хорошего проводника не сунешься. Единственный лесник и тот сгинул. В сторожку нагрянули — никого. Видно, сбежали.