Но зеленое – это на самом деле луг, и я вижу темноволосую бледную девчушку, которая бежит ко мне по траве и держит за руку пятилетнего мальчика, который перебирает короткими ножками, то и дело спотыкаясь.
«Пип, пип, пип», – пикает все чаще, и я считаю: восемьсот девяносто три, и мы с Арно смотрим на наших детей, которые бегут к нам, и слышим шум воды, а потом я поворачиваюсь к нему и улыбаюсь так счастливо, как только могу – он со мной, и это наши дети, и мы – семья. А он поворачивается ко мне, и в его глазах слезы.
– Она уходит, – говорит он, и зеленая змейка становится линией, а писк становится сплошным «пииииип» – прежде чем я успеваю прошептать: «Тысяча».
Цитадель
Мы с Вальтером подходим к двери, и первое, что я вижу через заиндевевшее стекло, – траву в его саду. «Откуда трава зимой?» – думаю я. Еще я вижу бассейн и фигурки, которые перемещаются по саду, но сквозь иней не разобрать, кто они и во что одеты. Вальтер смотрит на меня, улыбается. На нем узкий пиджак, черный галстук с тусклой булавкой – Вальтер всегда так замечательно подбирал булавки к галстукам. Он поднимает бокал на уровень глаз, рука сверкает запонкой, тонким кольцом.
– Эта вечеринка для тебя. Твоя прощальная вечеринка, – и открывает дверь.
И внутрь вместо стужи и снега врываются смех и музыка. Там, снаружи, под летним солнцем прогуливаются Кристиан и Зигфрид, Хелена и Мария-Летиция, Маркус и Бенджамин. Старый Вебер ходит по лужайке, как учитель среди детей, помахивая тростью, смотрит строго, но мне кажется, и он готов улыбнуться – когда никто не видит.
Дверь захлопывается – я иду к расставленным у бассейна столам, которые служат баром. Бармены целуют друг друга, но, когда я подхожу – синхронно поворачиваются в мою сторону, улыбаются, выкрикивают почему-то по-русски «Na zdorovie!» – и протягивают мне бокалы, один правой рукой, другой – левой. Я беру правый.
– Тебе нравится? – спрашивает Вальтер, неслышно подошедший сзади, и я не знаю, что ответить, и почему-то говорю:
– Вальтер, обещаю тебе, я завтра же потребую продать этот жуткий «БМВ» и купить «Порше»!
– Ха-ха-ха-ха! – смеется он, и мне вдруг кажется, что это не Вальтер, а кто-то другой, знакомый, но не он.
– Ха-ха-ха! – и переходит на русский: – «Порше» трудно таможить. Это большая проблема – таможить «Порше», возьми лучше новый «Опель-Астра».
– Какая астра? – спрашиваю я, но Вальтера рядом нет. Почему-то стало темно, везде горят смоляные факелы, которые кто-то, видимо слуги, заботливо воткнул в траву. Особняк Вальтера горит огнями, по мраморной лестнице к бассейну, со дна которого бьют лучи света, спускаются все новые и новые женщины в коктейльных платьях. И я подхожу к одной, беру ее под руку и говорю: «Добрый вечер!» – и она недоверчиво смеется. А я продолжаю: «Простите, не могли бы вы оказать мне одну маленькую, но приятную услугу… Мы сейчас пойдем с вами вот к тем розовым кустам…»
И она идет со мной, хотя как бы немного противится, но – это так положено, это правила игры. Я понимаю сейчас, что рядом с этим бассейном, в этом особняке, на моей вечеринке, все будет как хочу я.
Мы подходим к розовым кустам, и она берет меня за ширинку.
– Только не так, прошу вас! Я хочу так! – я надавливаю ей на плечи, она опускается на голые колени, острые концы туфель вонзаются в землю. В воздухе начинает лопаться фейерверк, шипящие зигзаги загораются и потухают в холодном небе, и румяные щеки женщины вспыхивают то зелеными, то красными, то фиолетовыми отсветами. И я беру ее за высокую прическу, губы ее раскрываются, и я двигаю ее голову к себе, пока не упираюсь в мокрое твердое что-то.