— Да, об этом писали в «Австралийской и Новозеландской газете», — подтвердил Паганель.
Том продолжал:
— Ник Макферсон принес болезнь на борт. Мы стояли на внешнем рейде Брисбена, когда он слег. И тогда же был объявлен карантин. Я изолировал Макферсона от экипажа и принял решение все же совершить запланированный переход, завершить трехнедельный карантин на внешнем рейде Мельбурна, иначе вы, сэр, могли нас не найти, прибыв туда. Это стало второй ошибкой. Мы застряли на полпути: изоляция больного не помогла, зараза расползлась, половина экипажа была больна, даже больше половины. Я не мог идти под парусами, с ними некому было работать. И под парами не мог, машинист и его помощник лежали. Я бросил якорь напротив пустынного берега, даже не знаю, как он называется, координаты записаны в судовом журнале, и выжидал, когда люди поправятся и смогут исполнять свои обязанности.
— Если побережье там действительно безымянное, — сказал Паганель, — есть основания назвать его «Холерным Берегом». На планете не должно быть безымянных мест.
Если эти слова были задуманы как шутка, то географу она не удалась. Никто даже не улыбнулся.
— Поправились все? — спросил Гленарван.
— Увы, нет, сэр. У двоих холера протекала в острой форме. В Шотландию они не вернутся.
— Как их звали?
— Матросы Ник Макферсон и Сэнди Уилан, сэр. Оба похоронены в море.
— Том, непременно сообщите мне адреса их семей, — приказал Гленарван. — Я сделаю для них все, что смогу.
— Будет исполнено, сэр.
— Миссис Олбинет не заболела? — вспомнил Гленарван о жене стюарда. — Не помню, видел ли ее сегодня… Ее нога срослась?
— Ее болезнь обошла стороной, как и меня, сэр. Шина с ноги снята, кости срослись правильно, но она еще слегка прихрамывает. Не знаю, как бы я справлялся без нее, ведь ни врача, ни фельдшера на борту не было.
— А что, в Британии уже начали обучать женщин медицине? — иронично спросил географ.
— Вы этого не знали, господин Паганель? — ответил Том вопросом на вопрос. — Миссис Лавиния с отличием окончила школу медицинских сестер Флоренс Найтингейл. Ту, что учреждена при больнице Святого Фомы. Без ее знаний и ее помощи мы могли потерять не двоих матросов, а больше.
— Это не будет забыто, Том, — пообещал Гленарван.
— Кое-что начинает проясняться… — сказал майор задумчиво, словно и не он участвовал в сочинении этой лживой от начала до конца истории. — Вы не забрали охотников с острова, потому что на «Дункане» не закончился карантин?
— Именно так, господин майор. Я не мог рисковать жизнями еще девятерых. Нам оставалось четыре дня карантина, когда пришел приказ выдвигаться к Новой Зеландии. Там было написано «немедленно», а я знаю цену этому слову.
— Карантин завершился успешно? — спросил Паганель. — Новых случаев холеры не было?
— Не было, господин Паганель.
— В общем, мне все понятно, — вынес вердикт Гленарван. — Кроме одного: как Бен Джойс передал приказ на борт, если «Дункан» стоял в карантине на внешнем рейде?
— Бен Джойс? — удивился Том. — Нет, сэр, приказ доставил моряк по имени Айртон, боцман с «Британии».
— Ну да! Айртон и Бен Джойс — это одно и то же лицо! Но как же он переправил письмо на борт?
— Он приплыл к нам, сэр. Без лодки, вплавь одолел больше мили, причем в одежде, а письмо доставил сухим в шляпе. Отчаянный малый.
— Да уж, отчаянный, еще какой отчаянный… — Гленарван непроизвольно потянулся к простреленному на Сноуи плечу. — Он сошел на берег в Окленде?
— Нет, сэр, он находится на борту.
— Что-о?!
— Я был вынужден взять его под арест. Он подбивал экипаж к бунту, узнав, что «Дункан» плывет к Новой Зеландии.
Повисло долгое молчание. Наконец Гленарван произнес:
— Это судьба. Она отдала его в наши руки.
Гленарван порывался немедленно допрашивать Айртона, но майор директивно отправил кузена мыться, переодеваться и спать. Утро вечера мудренее, и никуда Айртон с яхты не убежит. Лорд, едва державшийся на ногах от усталости, согласился перенести допрос на завтра.
Пару часов спустя заговорщики сошлись на совещание в каюту номер шесть. Давненько они не собирались в полном составе. Да и сейчас он был пока не полным: трое ждали, когда Мак-Наббс завершит разговор с Айртоном.
Паганель был мрачен и молчалив. Подремать после всех изматывающих приключений удалось не более часа, и географу очень хотелось выставить гостей из каюты, запереть ее на два оборота ключа и спать, спать, спать… Сутки, как минимум.
А Том Остин первым делом вручил Лавинии подарок:
— Возьми, Лав, это тебе. От чистого, так сказать сердца.
Лавиния подарок взяла и теперь недоуменно разглядывала маленький угловатый камешек. Ни драгоценным, ни полудрагоценным он не был, — самый обычный, какой можно найти на дороге или где угодно.
— Я должна оправить его в золото и носить на цепочке на шее? Или ты предполагал сделать из него перстень?
— Ни то и ни другое, Лав. Ты положишь его в чулок, так, чтоб был под ступней. Под левой, не перепутай.
— Зачем?! Он же вопьется в кожу, я буду хромать!