Дороги без следов

В тишине зашипела пластинка, и наконец полилась му­зыка. В хате стало как будто просторнее. Анины подружки, стоя в углу, скромно прихорашивались, поправляли погоны, одергивали гимнастерки, а сама она подошла к Васильеву и положила руку ему на плечо.

- Давно не танцевала, - улыбнулась Аня.

Все расступились, образовав круг. Уставились на Аню, будто не видели ее днем на стоянках в валенках и замаслен­ной технической куртке.

Степанов подошел к Кате, поклонился. За ними в круг выходили пара за парой. Кому из летчиков не хватило дев­чат, танцевали друг с другом, оставив возле патефона одного Гетманского.

Степанов любил и умел танцевать. Пройдя несколько раз по кругу, он понял, что его партнерша тоже не новичок в этом деле. На ее гладком, смуглом лице проступил тонкий румянец, из-под черных ресниц поблескивали горячие глаза. Она поглядывала на подружек, как бы подбадривая их.

Подстриженная под мальчика Ольга Донцова, лаборантка с Ярославского завода, не сводила глаз с Рыбакова и все что-то говорила ему.

"Не наговорились на аэродроме", - подумала Катя и перевела взгляд на Лелю Винарскую, свою землячку. Она нравилась Кате. Их пути в армии были похожи. Дочь го­мельского железнодорожника, Леля окончила первый курс института иностранных языков в Москве, приехала домой и могла бы вместе с родителями эвакуироваться на восток. Еще было время. Но отказалась, вступила в истребительный комсомольский батальон. Когда немцы ворвались в город, ее схватили вместе с другими женщинами на углу улицы и загнали в подвал. В темноте ей удалось незаметно вылезти через окно, потом два месяца она шла на восток, пока не перешла линию фронта.

Когда в полку узнали, что она студентка института ино­странных языков, не давали проходу, просили сказать что-нибудь по-французски. И она охотно говорила, даже иногда пела песни. Почему-то хлопцам больше всего понравилось "s’il vous plait" - силь ву пле - "пожалуйста". Механики хохотали, а потом так стали звать и ее, Лелю, - Сильвупле.

Теперь все были веселы и возбуждены. Даже, казалось, похорошели. А она, Катя? Пришла сюда за компанию, по­тому что не смогла отказаться, а на душе было тяжело. Это же такие хлопцы собрались, умные, храбрые, красивые, танцуют себе, как ни в чем не бывало, а завтра полетят, и кто знает... Какой летчик был лейтенант Петров! Душа компании! И вот уже не слышно его звонкого голоса, его игры на баяне, а сердце сжимает страшная боль...

- Как жизнь, Алеша? - спросила она Степанова.

- Жизнь летчика, Катя, как детская рубашка. И корот­кая, и... - усмехнулся Степанов. - Но я не горюю. И тебе не советую. Одного жалко - нет сейчас с нами Ивана. Вон его кровать, поближе к печке. Брат-белорус боится холода.

- Не знала...

- Надо знать, - подмигнул Степанов.

Катя вспомнила, как ходила в госпиталь, и затосковала еще пуще. Степанов заметил это.

- Кривохиж хороший парень, - сказал он. - Не слу­шай, что болтают о нем. Даже меня не слушай. Каждый из нас хоть немного, а завистник. Сама гляди, не маленькая.

От его слов на душе стало как-то спокойнее. "Не все ты знаешь, Степанов", - подумала она.

- С тобой легко танцевать, - сказал Степанов, когда музыка стихла. - Веселись, Катя!

Взял с лавки баян. Широко растянул меха, запел:

Нелюдимо наше море,

День и ночь шумит оно.

Катя отошла к стене, и, разглядывая фотографии в дубо­вой рамке, тоже запела. Голос ее слился с мужскими голо­сами. Без Кривохижа ей скучно, тяжело, однако неизвестно теперь, как бы оно было, если бы он был здесь.

Задумалась, прикусив губу.

Музыка неожиданно оборвалась. Катя оглянулась. На по­роге стоял капитан Мохарт.

- Добрый вечер,- поздоровался он.- Поете?

- Поем, товарищ капитан, - Степанов подошел к нему.- Ждем вас.

- Немного задержался...

Степанов поставил баян на лавку.

- Подать скатерть-самобранку! - приказал Рыбакову.

Рыбаков выбежал в сенцы. За ним пошли летчики, девча­та. Помогли внести все то, что приготовили в летной столо­вой и припрятали в хозяйском шкафу. Подоспел со свертком и адъютант Пшеничкин.

- Готово! - доложил Степанов Мохарту. - Можно на чинать.

- Прошу за стол, - сказал Мохарт.

Капитана посадили в красном углу. Рядом с ним заняли места командиры звеньев - Русакович и Степанов. Дальше вперемешку с летчиками сели девчата. Не хватило места адъютанту, однако ему было не привыкать. Он остался на ногах.

Мохарт поднялся за столом.

- На наших глазах в эскадрилье вырос Герой,- загудел он.- Мы гордимся тобой, Алексей Алексеевич. За дальней­шие успехи, за доброе здоровье, боевой друг!

Зазвенели стаканы. Все выпили, закусили. Мохарт снова встал.