Дорогой дневник

Я отпрыгнула от него в одно мгновение, честно. Схватила рюкзак, сказала, что мне пора. А он остался сидеть на крыше с бутылкой и сигаретой. Он только помахал мне и крикнул: “С днем рождения!”»

***

Вернувшись домой, я выпила мамины капли на травах и завалилась спать, а когда проснулась — начала убеждать себя в том, что утреннее происшествие мне просто приснилось.

Но теплый ремешок все еще обвивает мое запястье. Вот он.

Единственный и самый лучший подарок на мое восемнадцатилетие.

Глава 8

10 марта, пятница

Будильник бесцеремонно вторгается в беспокойный сон, тот теряет стройность и норовит отлететь, но я до последнего цепляюсь за невнятные образы и не желаю просыпаться.

За окном все та же серость, клочья туч и вороны, и грудную клетку переполняют сожаления и грусть, похожая на скорбь.

«Баг… Ну почему… Почему?..» — скулит внутренний голос, и горло сводит.

Но вместе с отчаянием по телу разливается едва ощутимое облегчение, заставляющее потянуться до разноцветных искорок в глазах.

Баг женат. Больше нет смысла ковырять эту рану. Сдохните, глупые мечты.

Пора вытирать сопли и возвращаться к своим баранам — в прямом и переносном смысле.

Подношу к носу зеркальце и с пристрастием изучаю отражение: синяки побледнели и подернулись нежной желтизной, отек почти сошел.

И это открытие вызывает бурную радость.

Пожалуй, даже хорошо, что я нахожусь в состоянии вялотекущей войны с одноклассниками: до конца занятий не будет возможности распустить нюни и начать себя жалеть.

Замазываю синяки крутым маминым консилером, надеваю очки, зачесываю вперед челку — если не приглядываться, заметить неладное невозможно. А приглядываться ко мне точно никто не станет.

Надеваю узкие черные джинсы, дурацкую клетчатую форму и парку, и вешаю на плечо рюкзак. Разрушая ботинками небо в лужах, топаю на остановку и намеренно сажусь в автобус другого маршрута — не хочу больше видеть Бага и тревожить больную душу тем, что не может сбыться.

Лучше уж лишних пятнадцать минут прогуляться по Центру.

***

В стенах опостылевшей гимназии ничего не изменилось, у меня же за дни отсутствия в очередной раз рухнул мир.

Вваливаюсь в сумрачный холодный класс, занимаю свой стул и устраиваю рюкзак на соседний. Я нарочно создаю неимоверный грохот, снова ловлю пристальный взгляд Паши и закипаю от раздражения.

Пялиться, посылать явные сигналы, но не предпринимать ничего из того, что могло бы нанести ущерб имиджу… Да катись-ка ты к черту, Зорин!

Алла и Наденька, оглушительно цокая высоченными шпильками и распространяя приторный запах духов, входят следом и тут же подваливают к моей парте:

— Эй, ну че, жива? В следующий раз мы тебя вообще уроем! — Девочки храбрятся перед свитой, но, судя по их бегающим глазкам, капитально обделались в понедельник. Им позарез нужно убедиться, что я не настучала на них кому-нибудь из взрослых, а еще — оценить степень повреждений и масштабы грозящих проблем.

Должно быть, в мое отсутствие сучки дергались от каждого шороха.

И я держу интригу: молчу, не поднимаю голову и вообще не реагирую на их присутствие. Раскрываю учебник и про себя повторяю параграф.

— Ты говорить разучилась, психичка? Или человеческую речь понимать? Кстати, клевый браслетик. Для лесбухи в самый раз, — цедит Алька и ржет как лошадь.

— Рада, что ты в теме! — улыбаюсь и картинно перелистываю страницу.

Серые бездонные глаза Паши вот-вот прожгут во мне дыру, но сегодня это уже не трогает.

***

11 марта, суббота

Ранним утром звонко щелкает замок, раскрывается входная дверь, раздаются грохот чемоданов и ор ошалевшего от счастья Марсика, завидевшего свою настоящую хозяйку.

Попытка уснуть в таких условиях не имеет перспектив, и я водружаю на нос очки. Зевая и щурясь, выползаю из комнаты и тут же оказываюсь в клубке крепких, пахнущих морозом объятий.

Мама и папа поздравляют меня с прошедшей днюхой, вручают букет белых лилий, порываются оттаскать за уши, но я уворачиваюсь. В тупой, детсадовской кутерьме, устроенной родителями в мою честь, я вдруг вспоминаю, как сильно их люблю, и на ресницах выступают слезы. А еще до меня доходит, какие страшные моменты я прожила в одиночестве, и мне хочется рассказать обо всем, что гложет, но я вовремя прикусываю язык.

Мама и папа не замечают мой потрепанный вид. И слава богу.

Квартира оживает: из ноутбука вещает папин любимый политик, мама печет торт, готовит праздничный обед и практикуется в вокале, и Марс восторженно дерет глотку, подпевая ей.

Предварительно замаскировав фингалы, являюсь к столу, и родители наперебой рассказывают о своих приключениях: о почившем дядюшке, обнаглевших, непонятно откуда выискавшихся претендентах на наследство, о безобразной сцене с дележом квартиры усопшего прямо на поминках.

— Зай, ни за что им не уступай! — напутствует отца мама. — У нас вон Эля. Квартира нужнее ей!