Дорогой дневник

С этим произведением я выступала в прошлом году на отчетном концерте в музыкалке.

Тогда я не понимала, что значит вложить в исполнение душу — отыграть без ошибок было моим потолком.

Но сегодня перед глазами вдруг возник спешащий к Маше Баг, и я дала волю эмоциям, сожалениям и мечтам.

В моей версии будущего красивый мальчик обязательно научится справляться с душевной болью другими способами, он все вынесет и повзрослеет, спасет свою принцессу с волосами цвета льна и себя. И они будут жить долго и счастливо.

До тех пор пока последний аккорд не растворился в воздухе, я не замечала, что реву, что в глазах Полины Викторовны тоже стоят слезы, а одноклассники поголовно превратились в неподвижных истуканов.

Это ли не признание, да?

Вот так прошел мой не слишком насыщенный событиями день».

***

Под кожу снова пробирается озноб, раны наливаются болью при каждом движении и выглядят откровенно дерьмово. Коротко пропищав, градусник оповещает о повышении температуры до тридцати восьми с хвостиком.

Чертыхаясь, в третий раз за сутки закидываюсь парацетамолом, выключаю ночник и, завернувшись в одеяло, падаю на кровать.

Глава 17

24 марта, пятница

Мне опять не удалось нормально выспаться: тревога перед предстоящим мероприятием всю ночь отравляла кровь и импульсами тока скручивала мышцы.

Ненавижу играть на сцене и быть в центре внимания. Ненавижу снимать броню и показывать слабую душу.

Мандраж ледяной водой растекается по телу, пальцы дрожат.

Вылезаю из кровати задолго до будильника: в полшестого утра настигает мысль, что я не продумала, в чем буду выступать на чертовом концерте.

Роюсь в шкафу в поисках приличной одежды, но ничего подходящего там, естественно, не нахожу. Немудрено, что Алька обзывает меня трансом: самое женственное, что я смогла нарыть — черные легинсы и черный удлиненный батник с воротником-стоечкой и белой колораткой посередине.

Превозмогая боль и слабость, надеваю их на себя и встаю перед зеркалом.

Образ получился настолько вызывающим, что директора явно долбанет инфаркт, но мне нравится: пусть гости гадают, кто перед ними, а Мамедова пыжится, безуспешно призывая на помощь свое то и дело отказывающее остроумие.

Зловеще улыбаюсь отражению и ощущаю невероятный душевный подъем. Сегодня я буду в центре внимания, и Аллочка ничего не сможет с этим поделать.

На волне позитива я даже выползаю к завтраку, поддерживаю разговор с полными сил и энергии родителями, нахваливаю яичницу с беконом и целую Марса в оранжевый нос.

Но перед самым выходом вновь ощущаю приступ ломоты и озноба, и в груди поселяется липкий страх — кажется, мне все-таки нужна помощь.

Я наивно думала, что процесс заживления пошел, но температуру опять приходится тайком сбивать.

***

— «Девушка с волосами цвета льна»! — возвещает в микрофон наша завуч по воспитательной работе.

Я отсиживаюсь в закутке за сценой и стараюсь не обращать внимания на бледных суетящихся «ашек», которым вскоре предстоит станцевать энергичный танец.

Втыкаю в телефон и не сразу понимаю, что завуч объявила мой выход. А когда понимаю, от ужаса натурально темнеет в глазах.

Судорожно выискиваю в памяти мамину методику дыхательных упражнений, но уверенности они не придают.

Ничего вокруг не видя, вытряхиваю свои бренные кости на сцену и пару мгновений беспомощно щурю близорукие глаза.

В зале сидят учителя и директор, ученики и их родители. Все ждут моего выступления: кто-то со скепсисом или опаской, кто-то — со злорадством, кто-то — с любопытством.

Мамедова, положив голову на плечо напряженного, будто проглотившего лом Паши, надувает пузыри жвачки и смотрит куда-то поверх моего затылка.

Все же хорошо, что я не рассказала об участии в концерте своим абсолютно счастливым, беззаботным родителям. Если бы они были здесь — точно развернули транспаранты со словами поддержки, завалили букетами из папиных магазинов, а потом до скончания веков хвалились мной перед многочисленными друзьями семьи.

А я не люблю цветы. Вообще. Ну, разве что мать-и-мачеху.