Дорогой Эван Хансен

Что мне известно наверняка, так это то, что все эти люди охвачены отчаянным желанием контактировать с кем-то. И они с воодушевлением делятся невероятными историями о себе. Рассказывают о случаях, когда не оправдали чьих-то ожиданий. Когда заняли деньги и не смогли их вернуть. Когда испугались того, что останутся в интернате на всю жизнь. Когда потеряли ребенка. Когда повели себя нечестно по отношению к тому единственному человеку, кто заступился за них. Когда работу, которая была им необходима, получил другой человек. Когда некто могущественный воспользовался своим положением. Когда цель, к которой они стремились, перестала вдохновлять. Когда им приходилось бороться с собой, чтобы встать с кровати, выйти на улицу, показаться на работе. Когда они не знали, на что направить свою ярость. Или как вынести собственное одиночество. Или исправить свои ошибки. И не сдаваться.

В большинстве случаев я понимаю их, но меня на всех не хватает.

Обращаясь ко мне, эти люди не просто стремятся высказаться; им также необходимо выслушать ответ. Им хочется знать, что я обо всем этом думаю. Сначала они хотели больше узнать о Конноре, а теперь им стали интересны я и моя жизнь. И интересны им не только какие-то драматические моменты, но и такие бытовые вещи, как, скажем, каким шампунем я пользуюсь и где покупаю одежду. (Я не рассказываю им, что и тем, и другим занимается моя мама.)

Многие задают один и тот же вопрос: Почему ты никогда не выкладываешь свои фотографии? Я всегда боялся камеры. И, насколько могу судить, Коннор тоже. От него осталось очень мало фотографий.

Как ни удивительно, но Вивиан Майер сделала сотни снимков самой себя. А странно это потому, что она была очень замкнутым человеком. То и дело представлялась вымышленным именем и никогда не рассказывала о своем прошлом. Похоже, ей нравилась анонимность, и тем не менее она настрогала тонны селфи – задолго до того, как их стали так называть. Если кто-то такой застенчивый и необычный, как Вивиан Майер, смог сделать селфи, то я тоже смогу – хотя бы одно.

Приглаживаю волосы перед зеркалом, сажусь на кровать и вынимаю телефон. Делаю несколько фотографий и просматриваю. Выгляжу я на них, как маньяк. Стираю все и снова пытаюсь сфотографироваться. На этот раз встаю перед окном и ловлю естественный свет. На заднем плане видна неубранная постель. Но моя улыбка не чудовищна. Обрезаю фотографию так, чтобы на ней осталось только мое лицо крупным планом.

Убираю телефон и открываю компьютер. Прежде чем отослать письма Мерфи, мне нужно доделать домашнюю работу. Но первым делом я кликаю свое выложенное фото и смотрю, есть ли какая на него реакция. Мой портрет уже получил дюжину сердечек. Обновляю страницу, и сердечек становится больше. Кто-то уже выдал комментарий:

Такой красавчик!

И хотя я совершенно один в комнате, но все равно краснею и то ли испуганно вдыхаю, то ли смеюсь.

– На что ты там смотришь?

Это моя мама. (Само собой.)

– Да так просто, – говорю я, быстро закрывая компьютер.

– Просто так! Да ты только что сидел с широченной улыбкой на лице.

– Правда? Это вряд ли.

Засовываю компьютер в рюкзак рядом с распечатанными письмами.

– Мне кажется, каждый раз, как я вхожу в твою комнату, ты захлопываешь компьютер, – говорит она. – Интересно, чем ты таким занимаешься, что не хочешь показывать мне.

Я застегиваю рюкзак.

– Я делал домашнее задание, мама.

– У тебя есть минутка? – Она стоит в дверях, напоминая тюремного стража, блокирующего выход.

– Вообще-то я хотел пойти к Джареду.

– Я думала, вы уже виделись с ним днем.

– Я собирался, но он отменил встречу, и мы договорились на вечер. Нам нужно закончить задание по испанскому. – На мне одна кроссовка, и я никак не могу найти вторую. – Мы, вероятно, будем работать допоздна, так что не жди меня. Он привезет меня домой.

– Ты не можешь уделить мне пять минут?

Делаю вид, что прикидываю.

– Мне действительно пора.

– Сегодня в фейсбуке я видела невероятно странную вещь.

– Правда? Ты не видела там мою кроссовку?

– Это было видео о чем-то под названием «Проект Коннора». Ты слышал о таком?

Застываю на месте. Знал ведь, что этот момент неминуемо настанет, но все же каким-то невероятным образом убедил себя, что ничего подобного на самом деле никогда не случится.

Мама еще не закончила с изложением того, что узнала:

– На их сайте сказано, что ты – президент.

Со-президент.

– Я смотрела видео, – продолжает она.

Она и все другие матери в городе.

– Ты говорил речь. О том мальчике. Конноре Мерфи. Как вы вместе залезли на дерево.

Это я залез. Моя энергия иссякает, и я сажусь на кровать.

– Ты говорил мне раньше, что не знал его. Того мальчика.

– Да. Но…

– Но потом в своей речи ты заявил, что он был твоим лучшим другом. – Она подходит совсем близко ко мне и наклоняется, чтобы видеть мое лицо.

Я не могу убежать. На мне только один ботинок.

– Что происходит? – умоляюще спрашивает она.

Я должен узнать, каково это – выпустить пар. И говорю ей:

– Это неправда.

– Что неправда?