Дорогой Эван Хансен

Думаешь, мне легко было попасть сюда? Может, у тебя дело обстояло иначе?

Я начал думать о худшем. Что если его действительно исключат? С чем тогда останусь я? Что буду без него делать? А затем мне в голову пришло мгновенное решение.

Я пошел и сказал, что трава – моя, не зная, что последует за таким признанием. Я не обдумывал это, просто подчинился внутреннему импульсу. Мы все подписали одинаковые контракты со школой – никаких поблажек. Наказание: исключение. Мои родители пытались бороться за меня, но без толку. Мигель остался чистым, а меня направили в центр реабилитации – папа грозился осуществить это годом раньше. Но мама убедила его спровадить меня сначала в летний лагерь, а затем в Ганновер. Самое смешное, что тогда я только курил траву. Но мой «послужной список» не подтверждал этого. Мои шансы сошли на нет. (Ирония: в этом центре я приобрел новые дурные привычки.)

Пребывание в реабилитационном центре оказалось куда тяжелее, чем летний лагерь. Ребята, с которыми я там был, сидели на тяжелых наркотиках. Некоторые из них вовсе не были похожи на детей. Обветренная кожа, плохие зубы, невидящие глаза. Не люди, а почти что зомби. И обслуживающий персонал относился к ним соответственно. Относился к нам. Я к ним не принадлежал. Но вел себя так, будто был одним из них. Притворялся, что являюсь более заядлым наркоманом, чем был на самом деле. Просто чтобы вписаться. Выжить. Но меня постоянно била внутренняя дрожь. Я скучал по дому. (Впервые в жизни.)

После центра мы стали видеться реже. Разные школы. У него было плотное расписание, практика и организация «Международная амнистия». Кроме того, его мама не хотела, чтобы он общался со мной. (Я никогда не видел его папу и сомневаюсь, что он знал о моем существовании.) Но мы все же много переписывались. Я жаловался на государственную школу, на то, как ко мне там относятся. Люди узнают, что ты проходил реабилитацию, и начинают вести себя с тобой так, будто ты – нечто ядовитое. И ты сам начинаешь в это верить. Да пошли они, говорил Мигель. Просто и решительно. Да пошли они. Это помогало.

Когда я задумывался о своей жизни, о ее повороте, меня охватывал гнев. (Гадаю сейчас: что было бы, останься я в Ганновере? Может, жизнь сложилась бы иначе.)

И потом: однажды прошлой весной Мигель пришел ко мне домой. Он устроил из этого почти что представление. Я чувствую себя так, будто я – первый мексиканец в вашем доме, которому за это не платят. Я сказал «нет». А вот чего я ему не сказал: он вообще был первый кто-либо, появившийся у нас. Первый человек, которого я пригласил. (К тому времени я начал общаться с людьми, но никогда не знакомил их с родителями.)

Дома никого не было. Мы устроились в моей комнате. Он посмеялся над одной из книг у меня на полке. Маленький принц? Неужели? Это многое объясняет. Он назвал меня мальчишкой во взрослой одежде. (Вообще-то он познакомил меня с тоннами книг и авторов. Я так и не вернул ему Тайны Питтсбурга.)

Между нами возникло новое энергетическое поле. (Мы стали старше. Более опытны. Мысли претворились в дела.)

Словив кайф, мы легли на пол. У тебя отросли волосы, сказал он. Я хотел немедленно найти ножницы. Но он добавил: Мне это нравится.

Он поставил мне одну песню. Когда она закончилась, я попросил его поставить ее еще раз. Одна строчка особенно врезалась мне в память: «Не удерживай меня. Я хочу стать свободным». (Многие месяцы я слушал эту песню каждый день. До тех пор, пока это не стало слишком больно.)

Лежа на полу, я заметил родинку на его шее. Никогда прежде я не обращал на нее внимания. Я потянулся и коснулся ее пальцем. Наши глаза встретились.

Родинка: магическая отметина. Один раз дотронешься до нее, и весь мир внезапно вспыхивает.

Глава 19

Общение с фанатами стало частью моего нового ежедневного распорядка. «Фанаты» – отвратительное слово, я это понимаю, но, честно говоря, не знаю, как еще их можно назвать. Подписчики – тоже странно. (Суммарно во всех соцсетях у меня прибавилось не меньше сотни подписчиков с тех пор, как я проверял в прошлый раз.) Насколько могу судить, они просто не имеющие друзей одинокие люди, в которых наше небольшое сообщество (я стал его лицом) вселило некую надежду.