Дорогой враг

Во время жизни в Шермонте я почти не видела маму Мейкона, при этом помню ее хорошо — миниатюрная, стройная, с каштановыми волосами, которые всегда падали гладкой волной на плечи. Ее глаза цвета зимнего озера были большими, круглыми и печальными. В Сесилии Сэйнт была хрупкость, которая заставляла человека хотеть защитить ее и чувствовать себя немного жалко.

— Он… он ее тоже бил?

— Нет. — В голосе Мейкона проскальзывает что-то вроде благодарности. — Он понимал, что лучше не стоит. Знаешь, что самое печальное? Она разводилась с ним, когда умерла. Я нашел документы. Он еще не подписал их.

На мгновение мы оба замолкаем. Мое горло пересохло и болит, мне хочется крепко обнять Мейкона. Но я остаюсь неподвижной.

— Мне очень жаль, Мейкон. Жаль, что из твоей жизни ушел не тот родитель, а дерьмовый продолжает находить способы портить ее.

Мимо проезжает машина, поднимая пыль и развевая подол моей юбки. Мейкон не дрогнул, продолжив изучать меня серьезным взглядом.

— Тебя удочерили.

Тень полных ненависти слов Джорджа Сэйнта врезается в сердце.

— Да.

Я не стыжусь этого факта. С чего бы? Ни один человек не может выбрать, где ему родиться. И все же были времена, когда было неприятно осознавать, что Сэм родной ребенок мамы и папы, а я нет. Будто из-за этого маленького факта я становилась младшей дочерью.

Не помогло и то, что Сэм была красивая и популярная, в то время как я была проблемным ребенком, вечно ссорилась с Мейконом или кем-то еще, кто раздражал меня. И мне было так стыдно за все это, потому что родители любили меня всем сердцем и душой. Они всегда относились ко мне как к своей любимой, пусть и немного неуклюжей дочери. Поэтому я попыталась похоронить эти чувства так глубоко, чтобы они больше никогда не вышли наружу. Их родословная стала моей. Они были для меня всем. Всем, что у меня было. Однако волнение, желание угодить и защитить всегда всплывали на поверхность.

— Твой отец был неправ в одном. Я не подкидыш. Они удочерили меня, потому что хотели ребенка, но не могли зачать. Они довольно долго пытались. Когда пришли документы на меня, мама оказалась беременна Сэм, что было полной неожиданностью. Она всегда говорила, что ей вдвойне повезло. — Эти слова застряли в моей голове на долгие годы. Они помогли мне стать той, кем я являюсь сейчас.

Лицо Мейкона стало задумчивым, и он сжимает руки вместе, положив их на крышу внедорожника.

— Я не знал. Как я не заметил?

Я понимаю, о чем он говорит. Я невысокая, пышная, темноволосая и кареглазая. Моя кожа светло-бежевая зимой и золотисто-коричневая летом. Мама и Сэм — блондинки с голубыми глазами, высокие, стройные, с молочно-белой кожей зимой и чуть темнее летом. Папа тоже мог загореть летом до темно-бронзового цвета, но его волосы были светлее и более холодного тона, чем у меня. И если вы видели нас всех вместе, то по этим признакам можно было заметить, что я выделялась.

— Честно сказать, не знаю — все остальные в городе знали, но даже тогда я догадалась, что ты понятия не имел об этом.

Каким-то образом мы оказались рядом, наши руки почти соприкасались. Он наклоняет голову, чтобы встретиться со мной взглядом, сведя брови вместе.

— Но как ты поняла это?

— Потому что ты бы сказал что-нибудь на эту тему.

Мейкон морщится.

— Мне не хочется думать об этом.

Я задыхаюсь от его тоскливо-радостного смеха.

— Мейкон, ты всегда бил по больному. Черт, да ты заставил всю школу называть меня Картофельным Шариком. — Качая головой, я смотрю на туманную долину. — Мне до сих пор снятся кошмары, как в меня бросают те самые жирные шарики. Ради всего святого, ты все еще называешь меня Картофелька.

Долгое время мы просто стоим, я тяжело дышу, моя грудь вздымается и опускается, а Мейкон смотрит на меня, как в первый раз.

Но затем он моргает, медленно взмахивая своими густыми ресницами.

— Ты знаешь, кто твои биологические родители?

— Нет. — Я прислоняюсь бедром к машине. — Мама и папа предложили мне связаться с ними. Но я не захотела.

Качая головой, я вздыхаю и изучаю свои черные туфли-лодочки, ставшие белыми от пыли.

— Я боялась открыть эту сторону своего прошлого. Что, если мои биологические родители все еще были вместе и захотели бы забрать меня? Что, если у них родился еще ребенок после меня и они его оставили? Что, если они были ужасными людьми? Или что, если их история оказалась бы настолько печальной, что разбила бы мне сердце? Мой список страхов был, есть и будет бесконечным.

Пожав плечами, смотрю на Мейкона.

— Мне показалось, что лучше оставить все как есть. Кроме того, у меня есть родители. И они не перестают ими быть только потому, что не зачали меня.

— Они отличные родители, — говорит Мейкон с любовью. — Раньше мне хотелось, чтобы они были моими.

— А уже нет? — дразню я.

В его глазах появляется странная эмоция.

— Так мы стали бы братом и сестрой, поэтому нет.

— Не волнуйся, от мысли, что ты мой брат, мне тоже становится не по себе. — Но не в том смысле, о котором он, вероятно, подумал.

— Я так и думал. — Он быстро подмигивает мне.

Я молчу секунду.

— Может, однажды я сделаю тест ДНК и узнаю, из какого я теста.