Дорогой враг

— Я могу сказать тебе это, — легко говорит он. — Из конфет, пирожных и сладостей всевозможных.

— А ты, значит, из улиток, ракушек, противных змей и лягушек[35].

Мейкон качает головой.

— Никогда не понимал смысла этой песни.

Прошлое внезапно кажется одновременно и далеким воспоминанием, и таким близким. Погруженный в свои мысли, Мейкон смотрит на раскинувшийся под солнцем город, окутанный дымкой. Вокруг его глаз образуются морщинки от напряженных мыслей.

— В старшей школе я вел себя как урод.

Из меня вырывается еще один смешок.

— Это правда.

— А ты была негодницей.

Я бросаю на него быстрый взгляд.

— Что?

Мейкон слегка приподнимает подбородок.

— Насколько я помню, ты сказала, что не важно, насколько я хорош собой, внутри я всегда буду уродлив. Никчемная душа, которая никогда не найдет искупление.

Тупое, тяжелое чувство пронзает грудь, когда я встречаюсь с его пристальным взглядом и болью, затаившейся в нем. Я по-настоящему ранила непоколебимого «Мне плевать на всех и на все» Мейкона Сэйнта. Когда мы были детьми, он никогда не проявлял ни капли нежных эмоций, никогда не позволял мне видеть ничего, кроме своего идеально созданного образа. Но теперь он показывает себя настоящего, и я не могу игнорировать это.

— Черт, — шепчу я, сжимая руки. — Это было сказано чересчур драматично и низко.

— Это точно. — Мейкон дотрагивается до моей руки. — Ты никогда за словом в карман не лезла.

Медленно, словно боясь, он касается моих кончиков пальцев своими, и по какому-то молчаливому согласию я переплетаю наши пальцы вместе. Мейкон проводит подушечкой большого пальца по моим костяшкам. Я замираю, боясь, что любое движение развеет чары и он остановится. Я не могу его разгадать. Вот мы здесь, вспоминаем худшие моменты нашего прошлого, и все же он прикасается ко мне так, будто моя кожа сводит его с ума и он не в силах прекратить это.

— Боже, Делайла. — Мейкон явно сердится на себя, и его прекрасные черты искажаются от злости. — То, что мы говорили друг другу. Мы вели себя ужасно.

От этих слов я начинаю смеяться и, несмотря на давящее чувство в груди, чувствую себя сейчас очень хорошо.

— Мы вели себя абсолютно ужасно.

Он хмыкает в знак согласия.

Я выдыхаю.

— Мне стыдно за себя.

— Не надо. Мы не можем изменить прошлое. И ты не знала, как твои слова влияют на меня. — Он дергает свои пальцы, наклоняясь в мою сторону. — Я называю тебя Картофелька из-за чувства привязанности. Но если тебе это причиняет боль, то я перестану тебя так называть.

Теперь я сомневаюсь.

— Сначала оно меня бесило, но сейчас… я к нему привыкла.

— Привыкла, — повторяет он, не веря. — Как к раздражающему заусенцу? — Он явно смеется про себя.

— Ты заусенец, Мейкон, — нежно говорю я, поддразнивая.

На его лице мелькает быстрая усмешка, но она исчезает, когда он обращает взгляд на меня.

— Думаю, что так и есть. Прости, что много лет назад причинял тебе боль, Делайла. Тогда я был несчастным подростком, и, к сожалению, ты приняла на себя основной удар.

Комок встает у меня в горле. Выражение его лица спокойное, плечи напряжены, будто он ждет моих осуждений. Я тяжело сглатываю.

— Я тоже не должна была говорить тебе те гадости. Они не были правдой.

Он отпускает мою руку. Лишившись его теплого прикосновения, я чувствую опустошение. Меня охватывает меланхолия. Я обхватываю себя руками за талию.

Моргая, смотрю на небо, делаю глубокий вдох и выдыхаю.

— Что ж, сегодня был насыщенный день.

— Дерьмовый, — соглашается Мейкон, хрипло смеясь. — Курица была пересушена, а овощи приготовлены без души.

— Я не хотела этого говорить, но да.

Он засовывает руки в карманы и изучает горизонт. Солнце заходит, скрываясь за дымкой смога.

— Как насчет того, чтобы мы сделали что-то совершенно непохожее на нас и объявили перемирие?

Перемирие. Что означает, что мы приближаемся к статусу друзей. Я никогда не думала о Мейконе Сэйнте как о друге. Однако сейчас скажу, что не против этого. Думаю, я смогу быть его другом. Наверное.

— Хорошо. — Я прочищаю горло. — Мне это нравится.

Он одаривает меня оценивающим взглядом, от которого по моей груди пробегает жар, а затем подмигивает, слишком обаятельно.

— Хорошо. Мне бы не хотелось думать, что мой шеф-повар однажды может отравить меня.

Вздохнув, я кладу руку ему на грудь.

— Я бы никогда не использовала бы яд. Если бы я хотела, чтобы ты умер, я бы опустилась до более грязных приемов[36].

— Ловлю на слове, Картофелька.

Глава восемнадцатая

Мейкон

Тимоти проходит ко мне с чертовски веселым настроем, что никак не облегчает мою головную боль и не поднимает мое паршивое настроение.

— Я не с пустыми руками, — объявляет он, ставя большую коробку на стол для завтраков.

Я следую за ним дальше на кухню.

— Почему-то я в этом даже не сомневаюсь.

Он широко улыбается.

— Ты прав. — Сняв крышку с коробки, он достает фальшивый топор и кладет его на пустое место на столе. — Тебе нужно кое-что подписать.