Достоевский (и еврейский вопрос в России)

В кружке (обществе) Петрашевского изучались с целью продвижения в общественное сознание идеи Фурье, Оуэна, Прудона. Это по сути своей идеи социализма: перераспределение общественного дохода, организация фаланстеров, прогрессивного налога. Достоевский вместе с братьями (Михаилом и Андреем) посещал эти собрания. Начиная с 1847 года Ф. М. всерьез увлекается идеями социализма. Полагаю, что толчком послужили несколько событий: нищета быта, которую он видел в имении отца, знакомство с бедными районами Питера, случай с гибелью отца, скороспелая выдача замуж сестры за дельца, постоянная нехватка средств к существованию, усиливающая ощущения от всего увиденного.

В общем, несостоявшиеся идеи социализма, такие прекрасные в утопическом виде, в теории часто приводили неофитов в тюрьму, на каторгу и даже на эшафот. Может быть, вернее сказать, – состоявшиеся, но неудачно завершившиеся.

Впрочем, этот опыт еще не завершен окончательно. Пробуют европейцы и даже пытаются убедить мир, что удачно (Швеция, Норвегия, Швейцария), пусть и не так, как в утопической теории. Пробуют китайцы, приспособив эти идеи к своей ментальности, не отказываясь вовсе от частной собственности.

Как показала последующая жизнь Ф.М., его идеи социализма тоже имели свою специфику. Это был христианский социализм. Он пытался примирить бедность с богатством путем соглашения, взяв за основу идеи Христа, вовсе не отказываясь от религии, не трогая богатых, а призывая их к разуму; защищая униженных и оскорбленных и обещая за каждое преступление – наказание. А если не удастся, то «господь накажет». Что лично у меня вызывает большие сомнения.

Как мы знаем, революционера из Ф. М. не получилось. И вовсе не потому, что идеи, проповедуемые в кружке Петрашевского, были несовершенны. Эти идеи противоречили взглядам Ф. М. Это было случайное увлечение, робкая попытка поиска справедливости. Неудачная! Он был полон надежды, что к справедливости, к защите обиженных и обездоленных можно прийти путем уговоров и увещеваний. Он был абсолютным противником изменения мироустройства путем переворота. Он был противником крепостного права, отказался от владения душами и полагал, что так могут сделать и другие владельцы. Но отнюдь не с помощью утверждения республики с свободными гражданами путем переворота и устранения царя. Напротив, он ждал действий от царя и надеялся их ускорить. В показаниях следственной комиссии есть его объяснения. Для меня никогда не было ничего нелепее идеи республиканского правления в России…»

Он, прежде всего, полагался на русскую общину, на вековой уклад жизни крестьянства.

Он полагал, что именно община станет центром жизни освобожденных от рабства землепашцев. Продажа людей, как скот, разрушение семей, телесные наказания – все это порочно. Но все это должно уйти из жизни внизу по воле тех, кто наверху: царя и господ, душами владеющих. И если он допускал мысль о восстании, то не более как в полемическом задоре, в споре, не более.

Пройдет время, и Ф. М. не только признает, что подвергся справедливому наказанию за необдуманные случайные увлечения утопиями, – более того, он напишет: «Царь для народа не внешняя сила. Царь есть воплощение его самого, все его идеи, надежд и верований его…»

Пройдет тридцать лет, и в одном из диалогов на замечание собеседника, что с ними поступили несправедливо, ибо никаких противоправных действий они, в сущности, не совершили, Ф. М. резко возразит собеседнику со свойственной ему горячностью: «Нет, нет, справедливое. Нас бы осудил русский народ… И почему вы знаете – может быть, там, на верху, т. е. Самому Высшему, нужно было меня провести на каторгу, чтоб я там… узнал самое главное, без чего нельзя жить…»[15]

Но это все потом, много позже, когда, колеблясь между державными патриотами российскими и западниками, он все же будет отдавать предпочтенье своим, русской национальной идее. Пока же ему предстоит пережить самое страшное событие жизни. Событие, которое послужит материалом всего великого, что он создаст в русской литературе для народов России.

По делу кружка Петрашевского, как видно из доклада графа Орлова Николаю I, арестовано 34 заговорщика.[16] Ф. М. подвергся аресту вместе с братьями Михаилом и Андреем. Однако он взял всю вину на себя, и братья вскоре были освобождены. 29 апреля 1849 года все арестованные оказались в Петропавловской крепости, как все государственные преступники еще со времен Петра I.

По степени вовлеченности в заговор Ф. М. попал в группу самых опасных преступников. Эти оказались в казематах Алексеевского равелина. Здесь в мрачном каземате, в тягостном одиночестве Ф. М. сохраняет полное присутствие духа. Как только (по прошествии 2-х месяцев) им всем из группы особо опасных дали бумаги и разрешили писать, он пишет небольшой рассказ-новеллу «Маленький герой» и обстоятельное письмо брату.[17]