Я не являюсь экономическим инвестором и не выполнял никакой политической функции. Лев Ятмович Гулия, с которым я знаком пятьдесят три года, – крестьянин, кормящийся от домашнего хозяйства. В правдивости моих слов можно убедиться, прочитав мою книгу «Исповедь антигероя», опубликованную в 2003 году издательством «Радуга» («Гудаута, лето 1961–1982», с. 208–255). Ее текст доступен и в Интернете.
По своим политическим взглядам я ближе к космополитам, чем к ура-патриотам.
Более двадцати лет я прожил в Америке и Германии, где работал консультантом и преподавал в университетах (я доктор экономических наук, профессор).
С 1961 года я поддерживал дружеские отношения не только с абхазским крестьянином Гулией, но и с грузинским инженером Мгеладзе Анзором Иосифовичем (ныне покойным). Лев Ятмович Гулия тоже дружил с Анзором Иосифовичем Мгеладзе, у которого был дом в Гудауте, куда он приезжал обычно летом с семьей. И это также подтверждается литературой (см. Марк Поднос, «Поток сознания», Москва, издательство «Радуга», 2005, с. 255262, «Мой друг Анзор Мгеладзе»).
Все сказанное выше указывает на то, что моя поездка не имела какого-то политического или иного подтекста, а была чисто человеческим актом, подтверждающим, что дружба не признает границ.
Я должен был вернуться в Москву 9 апреля 2011 года.
Однако 5 апреля 2011 года я был захвачен неподалеку от дома Льва Ятмовича Гулии и насильственно перевезен на территорию Грузии, в Зугдийский район (3,5 км от границы), где я удерживался под стражей.
При этом я подвергался постоянному физическому и моральному давлению. Меня пытались убедить, что я инвестор, строящий в Абхазии дороги. В неволе я, пожилой (мне 75 лет) и больной человек, в нечеловеческих условиях содержался в общей сложности 45 дней.
Все люди, похитившие меня и подвергавшие насилию, говорили только на грузинском и ломаном русском языках.
20 мая 2011 года после выплаты моей семьей большой суммы в долларах и евро через посредников меня вернули на территорию Абхазии и передали властям.
Я располагаю большим объемом информации, необходимой для поиска, поимки и наказания преступников, небольшую часть которой я на неофициальной основе передал грузинским силовым структурам.
Честно говоря, меня сильно смущает то, что грузинские силовые структуры интересуются в первую очередь номерами купюр и чем они обработаны, а не тем, кто эти люди (похитители) и где я содержался.
Я прошу Вас поручить компетентным лицам расследование данного инцидента, открыв юридически оформленное уголовное дело.
В случае положительного решения данного вопроса я передам всю необходимую информацию грузинским силовым структурам (аудиозаписи радиоперехватов нескольких переговоров, обозначение места моего заточения на карте местности, номера автомашин и телефонов похитителей).
Политическая ситуация к данному моменту, сложившаяся между Россией и Грузией, Грузией и Абхазией, мешает расследованию, но при наличии доброй воли и реального желания бороться с терроризмом не исключает такой возможности. Если политическая ситуация не позволяет грузинским властям провести расследование, мой адвокат обратится в соответствующие органы Евросоюза для организации расследования под международным контролем.
При соответствующих гарантиях грузинских властей я готов лично прилететь в Грузию, чтобы помочь расследованию.
С уважением
Кстати, эти и последующие события напрочь развеивают миф о президенте-демократе М. Саакашвили, который якобы пытался построить демократическое государство в Грузии. У меня есть информация, полученная из ближнего окружения М. Саакашвили, что он был прекрасно осведомлен о том, что со мной происходило.
Вернемся, однако, к событиям в жизни Федора Михайловича!
Ф. М. на пути в острог. На четыре года он вырван из жизни. В это время по рукам ходит письмо Белинского к Гоголю, в котором Белинский подвергает жесточайшей критике работу Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями».[20]
Работа цензурой запрещена. Путь в острог чуть ли не месяц занял: 16 дней до Тобольска, да еще пять до Омской крепости, где предстояло пробыть 4 года и узнать, какой он, ад, как начинается. А потом еще солдатчина вдобавок. Да и народ свой возлюбленный, тот, что христианский, верующий, от Бога, поближе рассмотреть. Ф. М. не отрицал, что читал и обсуждал публично эту запрещенную литературу. «Я считал, что письмо это – замечательный литературный памятник, не лишенный даже художественных достоинств…» И это несмотря на то, что в последние годы Ф. М. принципиально разошелся во мнении с Белинским по целому ряду воззрений на цели и задачи искусства.