Достоевский (и еврейский вопрос в России)

Не будучи уверенным, что мои доводы будут должным образом восприняты будущими читателями, я решил еще раз вернуться к личности Ф. М. Нет, не писателя, а прежде всего просто человека в глазах и мыслях тех, кто общался с ним непосредственно. Так часто бывает в жизни: смотришь, изучаешь какое-то событие, явление жизни – кажется, все уже знаешь об этом; потом отошел в сторону, как бы забыл, – вернулся, и все открылось в ином свете, в другом ракурсе. Как будто и не ты смотрел ранее, а кто-то другой, иной человек.

* * *

Лучше всего говорят о кристальной честности, глубокой порядочности и крайней доброжелательности Ф. М. воспоминания современников о событиях в его жизни[41]. И вот задайте себе вопрос сами: мог ли такой человек испытывать ненависть к людям за то, что у них иная общность, неведомо когда возникшая по имени нация, или по имени религия – т. е., в моем понимании, вера в нечто общее, невидимое, не осязаемое, но объединенное столь важным в жизни, как чувство, общее чувство, выраженное сводом общих правил. Любопытный эпизод описывает Н. Репин. Какой-то «босяк», «забулдыга» потребовал на Николаевской улице милостыню. Не получив ничего – Ф.М., как всегда, был погружен в свои мысли и просто не обратил внимания на забулдыгу, – он сильно ударил по голове Ф. М. и сбил его с ног.

Ф. М. категорически отказался свидетельствовать против обидчика, так как не видел самого удара. Когда же мировой судья все же принял решение отправить пьяницу в кутузку, то, по показаниям свидетелей, Ф. М. отказался свидетельствовать против обидчика по двум причинам:

«Я не могу с уверенностью сказать, что именно этот человек ударил, а не кто-либо другой… Я никак не могу допустить той мысли, чтобы человек в здравом уме… ударил своего ближнего по голове… Если он это сделал… значит, он больной… больного надо лечить, а не наказывать…»

Ф. М. передал судье три рубля, чтобы их выдать виновнику, когда он выйдет на свободу после месячной отсидки. Судья же заметил подсудимому: «Ты ударил величайшего среди русских писателей и добрейшего среди русских людей».

Какой же вывод я пытаюсь сделать из этого маленького эпизода и какая связь с теми досужими обвинениями, которые выдвинули против него случайные корреспонденты, к чему мы еще вернемся позднее. Ф. М. никогда не будет «топтать» того, кто стоит ниже его по иерархической лестнице социума, тем более несмышленыша.

Но тому, кто ниже, но возомнил, что «рядом и на равных», он воздаст должное!

Даже у объективного читателя может создаться мнение, что я ищу повод обелить Ф.М., защитить его от страшного обвинения в антисемитизме. Да, вы правы, уважаемый читатель, я действительно хочу защитить Ф. М. от беспочвенных обвинений. А в моем обелении он вовсе и не нуждается, я просто хочу объективно разобраться, потому что сама личность этого человека вопиет: «Этого не может быть». Многочисленные литературные источники утверждают, что евреев Ф. М. не любил.

С этим я, пожалуй, могу согласиться, а, собственно, почему он должен их любить? Это что, икона редкого письма – евреи? Евреи тоже разные бывают. Я сам еврей, но частенько встречал своих соплеменников, которые мне отвратительны, как раз с теми грехами, о которых писал Ф. М. Авторы еврейской энциклопедии пытаются объяснить негативное отношение Ф. М. к евреям традиционной враждебностью двух религий – иудаизма и христианства. Я думаю, это правильное объяснение, но это далеко не все. Иудаизм породил в своих недрах христианство, а его начальствующие представители взяли да и придушили этого юного, многообещающего ребенка. Придушили как раз потому, что не хотели делиться властью, а еще и опасались за свои жизненные удобства. Вы скажете, что я слишком заземляю вопрос. Он гораздо более возвышенный, духовный – ваше право. Так же, как мое право считать все религии своеобразной игрой человечества, жалкой попыткой облегчить участь бедствующих миражами.

Отношения с религией у Достоевского были сложные. Душа его принимала, воспринимала и растворялась в религиозных догматах, а мозг, мозг умного, проницательного и глубокого человека все время задавал вопросы душе своей. Я так и не уверен до конца, но порой у меня возникает чувство, что в Иване Карамазове Ф. М. выразил все сомнения, которые возникали у него самого в вере в Христа. Бог и Христос – они вместе, но живут сами по себе. Врозь! Даже в сознании части верующих познания в вере опасны («не мудрствуй лукаво»). Христос – реальность, а Бог – миф, игра воображения. С ростом познаний это просто игра – привычка (к ритуалам). Миф и реальность в постоянном противоречии. Порой даже в сражении с друг другом (и в творчестве Ф.М.). У Достоевского мысль – сверчок, ее (его) нужно ловить и поймать. Сверчок сверкает и поет. Момент, когда это вместе, редок. Этот момент рождает музыку, музыку слов (правда, если поймаете). Тогда мысль становится музыкальна. Но это редкость. Многое зависит от синхронности состояния наблюдаемого и наблюдателя.

* * *