– Это слишком неопределенно. Винить надо тех, кто творит зло, – в первую очередь вспыльчивых людей, легко поддающихся на провокации.
– Но многие из них являются хорошими людьми во всех других отношениях.
– Не хочу с вами спорить.
– А я как раз этого от вас и добиваюсь.
Махеш Капур раздраженно фыркнул, но ничего не сказал.
– Конгресс получит семьдесят процентов мест в Заксе штата Пурва-Прадеш. А скоро у вас будет возможность участвовать в дополнительных выборах. Я думаю, все удивляются, почему вы не подаете ходатайство о расследовании выборов в Салимпуре.
– Мало ли, кто чему удивляется, – отозвался Махеш Капур, покачав головой.
Но Абдус Салям не сдавался и снова попытался вывести своего политического наставника из состояния апатии.
– Любопытно, как изменился Конгресс всего за четыре года после завоевания независимости, – начал он. – Люди, которые, не щадя сил, бились за свободу, теперь бьются друг с другом. Мы теперь по-другому относимся к бизнесу. Будь я, например, преступником, имей полную возможность заняться политикой с выгодой для себя, вряд ли я подумал бы: «Наркотики, убийства в порядке вещей, но политика – это святое». Она была бы для меня не святее проституции.
Посмотрев на Махеша Капура, который опять закрыл глаза, Абдус Салям стал развивать мысль:
– Предвыборная борьба требует все больше и больше средств, и политики поневоле будут требовать все больше и больше денег от бизнесменов. А поскольку они сами коррумпированы, они не смогут устранить коррупцию в государственных учреждениях. И не захотят. Рано или поздно эти коррумпированные политики будут назначать судей, уполномоченных по выборам, ведущих государственных деятелей и полицейских. Единственная надежда на то, что еще пара избирательных кампаний – и удастся стереть Конгресс с лица земли, – продолжал Абдус Салям изменнические речи.
Подобно тому как на концерте одна фальшивая нота в раге может пробудить задремавшего слушателя, так это высказывание молодого политика заставило Махеша Капура открыть глаза.
– Абдус Салям, – сказал он, – у меня нет настроения с вами спорить. Не говорите всякой ерунды.
– Но то, что я сказал, возможно. И даже, я сказал бы, вполне вероятно.
– Никто не в силах стереть Конгресс с лица земли.
– А почему нет, министр-сахиб? Мы набрали меньше пятидесяти процентов голосов на этих выборах. В следующий раз наши противники усвоят правила арифметики и объединятся против нас. А Неру, обеспечивавший значительную часть голосов за нас, к тому времени умрет или будет на пенсии. Еще пять лет на своем посту он не продержится. Он сгорит на этой работе.
– Неру переживет и меня, и, возможно, даже вас, – сказал Махеш Капур.
– Может, заключим пари?
Махеш Капур сердито поерзал.
– Вы пытаетесь вывести меня из себя?
– Да нет, просто предлагаю дружеское пари.
– Оставьте меня, пожалуйста, в покое.
– Хорошо, министр-сахиб. Но завтра я снова приду, в то же время.
Махеш Капур ничего не ответил.
После ухода Абдуса Саляма Махеш Капур сидел, глядя на сад. Качнар[245]
собирался расцвести. Бутоны представляли собой длинные зеленые стручки с темными розовато-лиловыми пятнами там, где должны были появиться лепестки. Маленькие белки прыгали вокруг дерева и гонялись друг за другом на его ветвях. В кроне дерева помело, как обычно, сновали туда-сюда нектарницы; издали доносился настойчивый лай барбета.Махеш Капур не знал названий птиц и цветов ни на хинди, ни на английском языке, но в том настроении, в каком он пребывал, он, возможно, даже полнее воспринимал сад с его обитателями. Сад был его безымянным убежищем, где звучало лишь щебетание птиц и надо всем царил наименее поддающийся интеллектуальной обработке природный феномен – запах.
Когда была жива жена Махеша Капура, она поначалу спрашивала иногда его мнение о посадке дерева или устройстве клумбы, но это лишь раздражало его.
– Да делай как хочешь, – отмахивался он. – Я же не спрашиваю твоего мнения о своих бумагах.
Спустя какое-то время она перестала обращаться к нему в этих случаях.
К большой, хоть и тихой, радости госпожи Капур, сад в Прем-Нивасе год за годом получал различные призы на конкурсе цветов, вызывая досаду садоводов большего калибра, которые не могли понять, что приносит Прем-Нивасу успех: умелые садовники или, может, импортные семена. В этом году их сад должен был получить главный приз – в первый и, понятно, в последний раз.
На фронтоне дома расцвел желтый жасмин.
В доме госпожа Рупа Мера бормотала:
– Прямая петля, обратная. Прямая, обратная. А где Лата?
– Ушла купить книгу, – ответила Савита.
– Какую?
– Она сама еще, наверное, не знает. Какой-нибудь роман.
– Ей надо к экзаменам готовиться, а не романы читать.
Примерно в то же время то же самое говорил Лате книготорговец. Его бизнес спасало то, что студенты редко следовали его советам.
Доставая одной рукой книгу с полки, другой он выковыривал серу из уха.
– Я уже достаточно хорошо подготовилась, Балвантджи, и устала от занятий, – ответила Лата. – Я вообще от всего устала, – добавила она с драматическим пафосом.