Старуха не оставила насъ безъ подозрнія. Но я столь уже утвержденъ былъ въ мысляхъ Маркизы, что она не расположена была отпустить отъ себя одного человка, коего ей позволено было видть. Она увдомила меня о подозрніяхъ своей сестры; я ей совтовалъ склонить ее скрыться въ кабинет во время перваго моего посщенія, подъ тмъ видомъ, чтобъ она могла слышать то, какъ я буду изъясняться въ ея отсудствіи, она взяла ключь отъ кабинета въ свой карманъ, потому что не весьма бы сдлалъ благоразумно, когдабъ старуха была усмотрена или по моему любопытству или по чему нибудь другому. Я пришелъ и слъ подл любви достойной Маркизы. Я оказывалъ удивленіе, что не вижу сестры ея, изъявлялъ печаль, нетерпливость; и употребляя въ пользу столь пріятной скучай вырожалъ весьма живыя чувствія, сожаля о отсудствіи сей любезной, я подалъ ей удовольствіе думать, что я говорю о ней съ чрезвычайнымъ пристрастіемъ, между тмъ какъ мои глаза то самое выражали Маркиз.
Какоежъ было окончаніе? Я взялъ за руку, сію прелестную Фанцузинку, притворяяся будто хочу искать ея сестру въ ближнемъ поко. Я тащилъ ее почти насильно, но она не смла кричать; а старуха будучи крпко замкнута ключемъ восхищалась всемъ что ни слышала.
Ни когда и ни единая женщина не провождала безползно со мною времени на един; выключая однако дражайшую мою Клариссу. Такая выдумка привела меня достичь къ ней въ милость: Маркиза почитала сей двойной обманъ тмъ боле за удовольствіе, что не токмо ея тюремщица не жаловалась, что была въ заперти, но что и по уход моемъ, вышедти свободно, считала себя почти столь же щастливою, какъ были ея сестра и я…
Англичане Белфордъ, не часто объхать могутъ Французовъ.
Наше сообщество подкрепляемо было другими хитростями, которыя не мене остроумными теб покажутся. Единожды разбитый стаканъ, т. е. любезная моя Маркиза всегда тому споспшествовала; ибо ты знаешь мое правило, когда женщина
Прости одной моей слез, дражайшей другъ, она заслуживала лучшаго жребія; въ чемъ сей неумолимый мужъ не будетъ отвтчикомъ? Сестра была наказана другими случаями. Сіе меня еще утшаетъ: она дйствительно наказана. Но можетъ быть я теб уже разсказывалъ сію повсть.
Письмо CCII.
Поздравь меня; я прогуливался съ моею любезною, получивъ сію милость весьма усильными прозьбами. Насъ сопровождали дв нимфы, которыя совершенно играли свою ролю, какую скромность изъявляли он въ своихъ глазахъ, разговоръ ихъ безпритворно касался до нравоученія. Ахъ! Белфордъ, сколь женщины лукавы, когда он преступятъ границы, и когда мы совршенно ихъ гибель устроимъ.
Мы пріхали въ
Она весьма была весела. Чтожъ до меня касается; то я оказывалъ столько уваженія и ласки во все время нашей поздки, что когда мы вышли для прогулки на холмикъ, на коемъ разность предмтовъ составляла пріятное зрлище, тогда она мн общалась приходить иногда туда для гулянья. Я думаю, двица Гове, напоминалъ я себ нсколько разъ, что смха достойные твои умыслы будутъ безполезны.
По возвращеніи нашемъ, мы начали писать. Она общалась сего вечера препроводить съ часъ времени со мною въ разговорахъ прежде, нежели уйдетъ въ свою горницу.
Все то, что токмо можетъ внушить самая покорная любовь для расположенія ея сердца къ завтрешней болзни будетъ составлять мое стараніе во все время нашего разговора, но я не упущу при прощеніи съ нею жаловаться болью произходящею въ желудк.
Мы видлись. Съ моей стороны оказывалъ я совершенную любовь и почтеніе. Она не мене изъявляла тихости и ласки. Я примтилъ, что она тронулась моимъ нездоровьемъ. Столь нечаянно! Въ то время, какъ мы разстались. Но ето ни чего. Она надется завтра найти меня въ лучшемъ здоровь.
По чести, Белфордъ, я почитаю уже себя больнымъ. Возможно ли, чтобъ такой вертопрахъ какъ я, могъ себя уврить, что онъ не здоровъ? По сему былъ бы я лучщимъ комедіянтомъ, нежелибъ желать могъ, во мн нтъ ни одной такой жилы, которая бы не была всегда готова къ поспшествованію успха въ тхъ хитростяхъ, которыя я задумалъ.