Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов

Я отвечала ей, что поступками моими никак не заслужила того, чтобы повиновение мое подвержено было таким опытам.

Так, отвечала она мне весьма благосклонно; в поведении моем ни чем мне тебя упрекать не можно. Но ты еще не имела никаких опытов, и как теперь пришло к тому настоящее время, то надеется она, что добродетель моя никак не ослабнет. В молодости детей все родственники утешаются их поступками. Ты показывала всегда весьма хорошие в себе свойства; однако ж по сие время оказывали мы тебе гораздо больше снисхождения, нежели ты нам делала утешения. Настоящей твой возраст самой тот, в котором должно показать опыт; а тем паче, что дед твой поставил тебя в некотором роде независимости, предпочтя тебя всем тем, которые прежде тебя имели на то неоспоримое право.

Матушка! дядя мой знал, что отец мой может сестру мою наградить изобильно, что и объяснил очень ясно в своем завещании. Я не делала ничего против моей должности, дабы доставить себе отменные от него благодеяния; и щедрость его служит больше знаком его ко мне склонности, нежели для меня какою нибудь выгодою; по тому что я никогда не искала быть в независимости. если я буду обладательницею света, то и тогда не забуду никак, сколько обязана почитать вас и моего родителя. Перед глазами целого света буду для себя считать славою получить у ног ваших ваше благословение, и…

Жаль мне, Клари, перервать слова твои, хотя ты в таком случае теряешь все должное ко мне уважение. Ты еще молода; не видала ни когда никаких противоречий. Однако ж при всем том не смотря на всю твою ко мне непочтительность, желала бы я, чтобы ты хотя малую для матери твоей показала отличность, когда она говорит с тобою.

Извините меня, матушка! и в таком чрезвычайном случае возьмите несколько терпения. если бы говорила я не с такою горячностью, то всякой бы мог подумать, что говорю как молодая девица против такого человека, которой для меня всегда был и будет несносен.

Смотри, Клари…

Любезная родительница! позвольте мне теперь вам изъясниться. Весьма тягостно не иметь свободы объяснить своих мыслей, а особливо когда должно говорить о таком человеке, которой почитает меня препоною своему честолюбию, и поступает как с невольницею.

Куда ты заблуждаешь? Клари!

Матушка! должность моя не позволяет мне полагать отца моего столь пристрастным чтобы…

Как? что? Клари!

Имейте терпение, любезная родительница! вы обещались выслушать меня терпеливо. Наружной вид в человеке не значит ничего, когда тому противоречит рассудок.

И так в таком случае можно сказать что глаза и рассудок между собою несогласны.

По вашим словам можно судить, что все приписываемые мне качества и свойства будут мне служить наказанием, и я учинюся супругою чудовища…

Ты меня удивляешь, Клари и устрашаешь; тебе ли то говорить можно?

Матушка! сей человек в глазах моих кажется чудовищем; и сие самое принуждает меня быть равнодушною ко всем людям. Прежде сего полагали во мне предубеждение к такому человеку, коего нравы и поступки почитали порочными. Я почитала себя подозреваемою, будто бы хотела с ним бежать, и всю фамилию мою погрузить в бесславие. Матушка! какое бы терпение в состоянии было снести такой опыт?

Теперь, Клари! надеюсь, что позволишь ты говорить и мне. Кажется мне, что я слушала тебя с довольною терпеливостью. если бы могла я думать… Однако ж я речь мою постараюсь сократить как можно больше. Кларисса! мать твоя подает тебе в терпении пример собою.

Матушка! насколько снисхождение ваше меня поражает! Сие для меня гораздо чувствительнее нежели прежде была ваша строгость.

По всему видно было, что возложенная на нее комиссия была и ей самой тягостна чрезвычайно; а в противном случае терпение ее не простиралось бы так далеко.

И так я должна тебе сказать, продолжала она, что отец твой почитает то нужным необходимо. До сего времени была ты дочерью почтительною и послушною. И какая бы причина не быть тебе таковою? Ни одна еще дочь не имела к себе от родителей своих такого снисхождения и благосклонности. Теперь выбирай себе любое; или опровергни все прошедшие твои деяния; или согласись учинить над собою требуемой от тебя опыт, которой все увенчает; или раздражи всю твою фамилию, и презри отца своего, требующего от тебя повиновения. Вот что теперь делать должно!

Ах! правда, думала я сама в себе; брат мой умел преклонить отца моего на свою сторону, и успех соответствует его желаниям. Противлюсь я по видимому не его корыстолюбивым намерениям, но воле отца моего.

На слова матери моей не отвечала я ни слова. Признаюсь, что тогдашнее мое молчание можно было счесть упрямством. Сердце мое надрывалось. Мать мою почитала я жестокою и суровою, видя ее следующею властолюбивым желаниям моего брата.

Однако ж молчание сие обратилось по крайней мере в мою пользу. Вижу, сказала мне мать моя, что ты думаешь повиноваться. Ах! дочь моя! любезная Клари! теперь то люблю тебя от всего моего сердца! Ни кто не будет о том знать, что ты мне сопротивлялась. Все будет приписано твоей стыдливости, и ты славы твоей ни мало не потеряешь.

На все ее слова отвечала я только одними слезами.