Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов

Видела я во всех сердцах возрождающуюся ревность и беспокойство, вместо царствующего в них всегда мира и согласия. Слышала часто переговоры и пересуды о почтенном завещателе. Почитали его впавшим в ребячество; а меня подозревали, будто бы я тем умела воспользоваться. Все молодые люди, думала я сама в себе, желают больше или меньше независимости; но желающие оной наиболее меньше всех имеет в себе способности управлять своею свободою. Оказанная мне милость конечно относительно лет моих чрезвычайна. По справедливости почесть можно то недостатком умеренности или жадностью недостойною благодеяния, когда кто вздумает пользоваться без разбора всем тем, что мы получили от благодетельства или благосклонности. Сие для могущего из того выйти употребления не может служить хорошим признаком. Правда, сказала я, что в порученных мне управлениях, (ибо все пожалованные мне земли не можно ли назвать управительствами?) учредила я изрядные порядки, в которых благополучие ближнего сравнивала с моим собственным; однако ж рассмотрим несколько сами себя. Не можно ли главнейшею мою целью почесть тщеславие, или желание быть от всех похваляемою? Не должна ли я не доверять собственному моему сердцу? если расположусь я в моей деревне одна, надувшись добрым обо мне всех людей мнением, то не должна ли опасаться о себе, когда останусь только сама с собою? Весь свет будет примечать поступки, дела и посещения молодой и ни от кого независящей девицы. Не подвергну ли себя тем злодейским умыслам противного нам пола? на конец в независимости моей если по несчастью в чем нибудь проступлюсь хотя и с самым добрым намерением, то сколько людей будут тем торжествовать, и сколько найдется таких, которые бы имели в себе столько человечества, чтобы обо мне пожалеть? без сомнения первых найдется гораздо больше нежели последних, а все вообще будут меня обвинять высокомерием.

Таковы были от части мои размышления; и не сомневаюсь, что если бы находилась в таких же обстоятельствах, то подумавши прилежнее непременно бы на то решилась. Кто может располагать происшествиями, или их предвидеть? Ничто более от нас не зависит, как только то, чтобы вести себя смотря по случаю, по тогдашнему нашему благоразумию. если я обманулась, то в том виною суждение светского мудрования. Когда случится кому терпеть за то, что исполнил свою должность или какое нибудь великодушное дело, то не приятно ли иметь мысли, что ошибка учинена не от нас, но от другого? Я лучше соглашусь упрекать в несправедливости других, нежели подать причину делать упреки в том себе. Надеюсь, любезной друг, что и ты будешь со мною согласна.

Теперь приступим к самому важнейшему в письме твоем месту. Ты полагаешь, что в настоящих обстоятельствах для меня необходимо нужно учиниться супругою г. Сольмса. Не сочти мне за дерзость, когда скажу тебе, что сего не будет во веки. Я думаю сие не может и не должно случиться. Надеются на мое свойство, но я уже сказала тебе, что есть во мне несколько чувств и отцовской фамилии, так как и материнской. А к тому ж не ужели мне должно непременно последовать примеру моей матери в беспрестанном ее повиновении чужой воли? не вижу ли я ее беспрестанно принужденною вооружаться терпением? замечание твое справедливо, что Кто много терпит, тот и впредь терпеть будет много. Чего не пожертвовала она для доставления себе спокойствия? Я то слышала от ее самой. Но всеми теми жертвами могла ли до того достигнуть? Нет, вместо того опасаюсь я со всем тому противного. Сколько раз судя по ней думала я сама в себе что мы бедные смертные, беспокоясь чрезвычайно для сохранения в спокойствии любимых нами качеств, теряем все те выгоды, кои чрез то получить надеемся?

Но в каком виде могу я изобразить в собственных моих глазах все то, что мать моя для меня претерпевает? Может быть страдания ее продлятся не многое время. Каким нибудь образом дело сие будет окончено. Но если я решусь уступить, то непреодолимая ни чем ненависть и отвращение учинят меня на всю жизнь мою несчастною.

Письмо сие весьма продолжительно, относительно того времени, как я села писать оное. Но я открывала то, что для меня чувствительно чрезвычайно. Прочтя оное должна ты ожидать во мне гораздо больше твердости в будущем у меня скоро с матерью моею разговоре. Отец и брат обедают сего дня у дяди моего Антонина, думаю единственно для того, чтобы оставить нас изъясниться между собою гораздо свободнее.

Анна уведомила меня, что отец мой прощался с матерью моею в великом сердце, конечно упрекал он ей ее ко мне снисхождение. Из ответа ее не могла она услышать ни чего более кроме следующих слов. Поверь мне Г. Гарлов, что ты приводишь меня в великое смущение и замешательство; бедная малютка не заслуживает… Отец мой отвечал ей сердитым голосом, что он кого нибудь уморит с печали; так, то без сомнения меня; к матери моей сие относиться не может, более сего ничего не слыхала.