Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов

Все сии слова, сказала она мне, обнаруживают во мне ясно предупреждение мое к одному человеку; и в самом деле брат мой и сестра слышат о том беспрестанно во всех местах, где они ни бывают.

Сожалею о том чрезвычайно, отвечала я, что учинилась предметом людских разговоров; однако ж позвольте мне заметить то, что виновники моего несчастья в недре моей фамилии, говорящие о моем предупреждении, и пересказывающие о том дома, суть одни и те же самые люди.

Она выговорила мне за сей ответ язвительными упреками, которые выслушивала я сохранив глубочайшее молчание.

Ты упряма, Кларисса! вижу ясно, что упрямство твое непобедимо. После того прохаживалась в зад и в перед по горнице показывая на себе вид прискорбной. По том обратившись ко мне сказала: вижу, что выговорами за твое упорство не трогаешься ты нимало, и не стараешься в том оправдаться. Я боялась изъяснить тебе все то, что мне поручено тебе сказать, если бы не возможно было тебя убедить. Но вижу, что о нежности твоей и чувствительности имела я с лишком доброе мнение… Молодая девка будучи столь твердою и не преклонною не будет нимало приведена в замешательство когда услышит, что все уже совершено приказным порядком, и что чрез несколько дней прочтут ей оное и заставивт подписать; ибо неможно тому статься, чтоб ты имея свободное сердце могла находить причину сопротивляться тому, что составляет неимаи как тебе, так и всей фамилии.

Я была в то время совершенно безгласною. Хотя сердце мое разрывалось, однако ж не могла я ни говорить ни проливать слезы.

Сожалею сказала мать моя, что нахожу в тебе к сему отвращение; но дело сие уже решено; от него зависит честь и польза всей фамилии. Надлежит повиноваться.

Я продолжала быть безмолвною.

Она взяла меня в свои руки и просила согласиться, заклиная меня именем Бога и своею любовью.

Тогда почувствовала я в себе столько силы, что могла привести в движение мой язык и проливать слезы. Вы мне дали жизнь, говорила я ей поднявши руки к небу и ставши на колена; жизнь сия была для меня по милости вашей и моего родителя благополучною по сие время. Ах! матушка! не делайте остаток оной не счастливым.

Отец твой, отвечала она, не хочет тебя видеть до тех пор, покамест найдет в тебе дочь послушную, каковою ты была прежде. Подумай, что убеждаю тебя к тому в последней раз. Подай мне какую нибудь надежду, от сего зависит мое спокойствие. Я довольна буду и одною надеждою; но отец твой требует слепого, а при том и добровольного повиновения. Ах любезная дочь! подай мне хотя малую надежду.

Матушка! любезная родительница! могу ли я остаться честною девицею, когда подам такие надежды, которые исполнить мне не возможно.

Она показала на себе вид гневной; начала опять называть меня непослушливою; упрекала в том, что следую одним только своим склонностям не уважая ни ее спокойствия ни моей должности. Весьма приятно, говорила она мне, родственникам утешавшимся в молодых летах тобою и ожидавших от тебя благодарности и повиновения, видеть в тебе совсем тому противное, слышать отказы от богатого и благополучного супружества, и находиться принужденными подозревать тебя в том, что ты готова ввергнуться добровольно в руки развратного человека, которой обидел всю фамилию и обагрил руки свои кровью твоего брата.

Она приметя мое отвращение старалась несколько раз держать мою сторону; но все то было без успеха. Почитаема была пристрастною матерью, подающею дочери своей повод противиться родительской воле. Упрекали ее несогласием фамилии. Представляли ей, что предлагаемое бракосочетание приносит всей фамилии великую пользу.

По том, говорила она мне, что сердце моего отца привязано к тому неразрушимо; что лучше согласится он лишиться дочери, нежели иметь такую, от которой для собственного ее блага не видит себе никакого повиновения, и которая при болезнях его сокращает его жизнь чинимыми ему огорчениями. действие сие было весьма чувствительно. Я сохраняя молчание проливала слезы, и не находила в себе столько силы, чтобы могла ей отвечать. Мать моя продолжала следующее.,, Какие же бы могли быть другие причины нетерпеливого его желания в совершении сего брака, если не честь и увеличение его фамилии, которая наслаждаясь уже потребным для знатной степени имением требует только одной отличности? Такие его намерения сколь ни кажутся в глазах моих презрительными и не основательными; но только я одна почитаю их таковыми; а отец мой предоставляет себе право, чтобы судить, что для благополучия детей его потребно. Мой вкус к уединению, которой многими почитается притворным, по видимому скрывает в себе особливые намерения. Покорность и униженность обязывают меня больше не доверять собственному моему суждению, нежели порочить такое намерение, которое одобряемо всем светом.

Я продолжала сохранять молчание. Она примолвила еще.,,Отец мой имея добрые мысли о моем благоразумии, повиновении и благодарности, отвечал за меня в отсутствие мое наверно, и начавши условия кончил оные совершенно, так что теперь ни уничтожить их ни переменить уже не можно,,.