Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов

Доркаса меня уверяет что подлинник любезного сего письма был почти на двое передран, я думаю с какой нибудь досады. Приличны ли сему полу, коего первоначальная слава есть кротость, терпение и преданность, предаваться когда ниесть гневу? Та которая оказывает сии вольности в девстве, не в состоянии ли будет еще более оказывать того, став женщиною?

Женщина может гневаться! я разглашу о сем всему прекрасному полу: самое глупое бесстыдство есть гнев женщины, если то, что она предлагает, не есть вечная разлука или самая жестокая недоверчивость. Ибо не значит ли сие отрещись вдруг от кротких жалоб, от убеждения, от власти нежных вздохов, и от всего того, что есть трогательного для Императорского Величества мужа, в покорных взглядах, в телодвижении и в тех кротких произнесениях слов, которые споспешествуют к примирению, и коего обыкновенное действие есть изъявлять суровость? Полагая, что вина произсходила и с нашей стороны; то жалобы женщины не придают ли к тому еще более силы? Мне кажется что выгода мужа есть быть иногда неправым, дабы тем привести в славу любезную свою супругу. Девица Гове говорит моей богине, что не счастье есть самое драгоценное ее время. Я почитаю за великодушие в человеке прославить свою жену на счет собственного своего покоя, позволить ей восторжествовать над ним терпением: а хотя бы он был и весьма ревностен по неограниченной своей власти, познать свою вину; но она не упустит собрать в следствии времени плод своего почтения и покорности, тем высоким мнением, которое он сохранит о ее благоразумии и благосклонности. Вот средство покорять постепенно любезную под свою власть. Но чтоб женщина смела противиться! чтоб могла оказывать ярость в своих глазах и в словах. Ах! Белфорд, сего весьма довольно для отвращения всех чувствительных людей от брака.

Доркаса взяла сие начертание в столовом ящике своей госпожи, которая по видимому оное перечитывала, когда я приказал просить позволения напиться с нею чаю; а хитрая чернобровка приметя его в ее руках, притворилась будто не смотрит, дабы дать ей время спрятать его в том ящичке, где она его нашла.

Но сколько я могу из того судить, мне кажется, что я очень бы мог обойтись и без сего чтения. Я решился начать мои действия; но чувствую, что во мгновение ока все мои решения обратились в ее пользу. Однако я бы с охотою дал что ниесть, дабы убедить себя, что она не притворно спрятала письмо свое перед служанкою, и не в том намерении чтоб попалось в мои руки, или может быть для узнания, следуя известью девицы Гове, не более ли Доркаса мне приятствует, нежели ей. Малейшее подозрение, которое бы я из того имел, не было бы ей полезно. Я не люблю, чтоб со мною употребляли хитрости. Всякой бы желал быть одним, которомуб было позволено изъявляшь собственные свои дарования. Я также опасаюсь, чтоб ты моими признаниями не утверждал своих доказательств. Но будь уверен, что я наперед знаю все, что бы ты мне ни сказал. Пожалуй побереги бедные свои рассуждения, и оставь сию изящную девицу мне и нашей судьбе, которая будет нами располагать так, как за благорассудит. Ты знаешь стихи Ковлея.[47]

Но при всем том, мне досадно, почти досадно, [как бы мне могло оно быть совершенно досадным, когда мне не дано воли досадовать?] почти досадно говорю я, что не могу решиться на брак, не простирая несколько далее опыта. Я вторично прочитал сей ответ на мои статьи. Насколько я его нахожу обожания достойным! однако, еще повторю, однако сей ответ не был ко мне прислан, и так это не ответ моей любезной. Он для меня не писан, хотя и принадлежит мне. Не только не хотела Кларисса мне оный прислать; но и разодрала его может быть с негодованием, почитая его по видимому весьма для меня благосклонным. Это значит, что она совершенно отдумала его ко мне послать. И так для чего же безрассудная моя нежность старается придать ей равную цену в моем сердце, как будто бы это был присланной ею ответ? Дорагой Белфорд, пожалуй оставь нас на произвол судьбе. Не приводи в слабость своими глупыми рассуждениями человека уже весьма колеблющагося; и не подкрепляй ту совесть, которая преклонилась на ее сторону.

Теперь хочу я говорить самому себе. Воспомни, Ловелас, свои новые открытия. Воспомни о ее равнодушии, сопровождаемом всякою невинностью и презрением. Взирай на нее, как она во всех делах и таинствах своих скрытно помышляет о заговорах, ты то узнал, против той верховной власти, которую ты над и нею имеешь по праву победы. Наконец воспомни все то, что ты клялся воспомянуть против гордой сей красоты, которая есть не инное что, как противница власти, коей она подвержена.

Но как же думаешь ты покорить кроткого сего неприятеля? Да отдалится всякое насилие, и необходимость употребить оное, если того миновать можно! Какого торжества ожидать от насилия? должно ли побеждать вольность? Сим ли приводят постепенно нежные страсти сердца к собственной своей гибели?