Довести Хабиба

Матери тяжело далось это решение – переехать к Вадиму Львовичу и жить под одной крышей с ним и старшей дочерью. Я помню ее мучительные колебания и судорожные поиски другого выхода. Тогда я думала, что дело в том, что она подозревает именно Палея в смерти отца. Ходили слухи. Очень настойчивые…Позже я узнала, что нежелание мамы оказаться рядом с Вадимом было связано скорее не со страхом, а с любовью. Давно похороненной первой любовью, которая была у них с Палеем в юности.

Но тогда я этого не знала. Для меня лично оставался только страх. Страх перед этим особняком, перед этими незнакомыми людьми, перед новой жизнью. Поначалу я до ужаса боялась Палея, но, оказалось, зря. За все годы, прожитые рядом с ним, я видела от этого действительно сурового человека только добро. И за это я благодарна ему.

А насчет смерти отца…

Я до сих пор не знаю, что же там на самом деле произошло. Или, скорее, не хочу знать. Отца это все равно не вернет, да и не был он безгрешным – я совсем не питаю иллюзий на его счет. А Палей свое слово сдержал – при нем мы были в безопасности несмотря ни на криминальное прошлое папы, ни на попытки других папиных партнеров воспользоваться его смертью и поживиться остатками Ахмедовской империи. Палей не только сохранил отцовские компании, но и вдохнул в них новую жизнь. Наследие Ахмедовых процветало и даже пара моих подросших двоюродных братьев уже вступили в свои права, а также начали активно участвовать в делах самого Палея.

Наверно, кто-то скажет, что так нельзя. Что это все равно, что предать память убитого отца – есть за одним столом с его вероятным убийцей.

Но я это возражу, что жить в нашем неидеальном мире легче с короткой памятью и, желательно, в счастливом неведении.

Хабиб же был со мной в корне не согласен. Для него все это было откровенной дикостью. Очень привязанный к своей семье, родителям, уважающий традиции и закон, на моих родственников он смотрел как на опасных, непонятно чем больных, заразных хищников. Коротко – мечтал держаться подальше. И даже не пытался это скрыть. Моя семейка у него ничего, кроме отторжения, не вызывала.

И, в принципе, я его понимала, конечно…

Посудите сами. Отец – убитый криминальный авторитет, известный рейдерскими захватами на всю страну. Отчим – тоже бывший авторитет, а теперь губернатор нашего края, в который даже проверяющие из центра ездить опасаются. Сестра, которая в юности по сговору вышла замуж за отчима и родила ему ребенка, сбежала от мужа, изменив со старшим сыном отчима. А моя мать в итоге вышла замуж за свою первую любовь – брошенного мужа моей сестры, ничуть не пугаясь сплетен о том, что именно Палей сделал ее вдовой…

Нет, Хабиба понять можно!

Но мне все равно в глубине души было дико обидно, что он кривится каждый раз, когда я радостно щебечу в трубку "мам".

Да, моя родня – не пример для подражания, но я все равно люблю их, они часть меня. И конечно мне бы очень хотелось, чтобы Хабиб тоже полюбил…Ну или хотя бы не делал такое лицо при их упоминании, будто ему на ногу каблуком наступили.

Втайне я надеялась, что, познакомившись с ними лично, Сатоев смягчится и перестанет быть таким категоричным. Хотя бы ради меня.

Глупые надежды…

Некатегоричный Хабиб, соглашающийся, что он в чем-то ошибается, – это что-то из параллельной вселенной.

25.

Когда мы подъехали к кованым воротам усадьбы Палея, выходить и что-то объяснять охране не пришлось – нас уже ждали. Мужчина в форме ЧОПовца торопливо выскочил нам встречу из сторожевой будки, коротко кивнул, взяв под козырек, и ворота начали медленно разъезжаться, открывая вид на мощеную подъездную аллею, небольшую площадь с фонтаном и белый особняк с колонами. Хабиб что-то пробухтел себе в бороду и сощурился, трогаясь с места. Восторга у него эта помпезная роскошь явно не вызывала – скорее желание съязвить.

– Богато…А павлинов нЭт? – он покрутил головой по сторонам, разглядывая высаженные вдоль проезда идеально подстриженные туи и самшитовую изгородь.

– Вот себе такой же дом отстроишь – заведешь, – фыркнула я, закатывая глаза.

Сатоев на это только весело оскалился и пихнул меня в бедро. Хотел было что-то сказать, но тут парадная дверь дома, к которому мы подъезжали, распахнулась, и на крыльцо вышла моя мама. Она взмахнула рукой в знак приветствия, поправила шелковый платок на голове и торопливо застучала каблуками, сбегая по мраморной лестнице к нам навстречу. Я невольно заулыбалась, переключая все внимание на ее изящную, удивительно гибкую для ее возраста фигуру. В груди расползлось мягкое тепло – я скучала и так рада была ее видеть.