Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Я люблю и перечитываю Ваши книги и что более всего мне дорога в Вашем творчестве черта, которая редко встречается в русской литературе и никогда не встречается в литературе эмигрантской и которую я бы назвал – «драматический, выстраданный оптимизм». И еще, уже по-человечески, я восхищаюсь тем, что Вы, может быть единственная в эмиграции, не преодолеваете жизнь, а осваиваете ее.

Наконец встреча состоялась. Осенью 1984 года на конференции The American Association for the Advancement of Slavic Studies. Но Берберова в недоумении от формата общения и напористо требует объясниться. Из ее письма от 10 января 1985 года:

Я получила Ваше письмо и три Ваши книги. Но я не знаю, как Вам писать: в ноябре на АААСС Вы подошли, пожали руку и отошли. Через пять минут я догадалась, что это были Вы. Мы с Вами переписывались два года тому назад и собирались увидеться. Это что, новый код вежливости? Я, может быть, отстала от века?

Довлатов объясняет свое поведение в письме от 12 января:

Дорогая Нина Николаевна,

я действительно подошел к Вам на конференции, поздоровался. Вы были окружены людьми, я покрутился и исчез, чтобы не выглядеть назойливым.

«Дорогая Нина Николаевна», известная своей жесткостью и умением добиваться желаемого, вряд ли могла высоко оценить нерешительность Довлатова. Впрочем, различие между собой и «железной женщиной» писатель видел хорошо. Из письма Андрею Арьеву от 6 апреля 1989 года:

Что касается Берберовой, то я с ней, конечно, знаком и несколько лет находился в переписке, но затем она поняла, что я целиком состою из качеств, ей ненавистных – бесхарактерный, измученный комплексами человек. И переписка увяла. Я ее за многое уважаю, люблю две ее мемуарные книги (стихи и проза – дрянь, по-моему), но человек она совершенно рациональный, жестокий, холодный, способный выучить шведский язык перед туристской поездкой в Швецию, но также способный и оставить больного мужа, который уже ничего не мог ей дать.

Что касается довлатовской мрачности по дороге из Грейстоуна, то причины ее, вероятно, не только в «нахлынувшем прошлом». Это и ощущение в очередной раз неуверенности в своих силах, сомнение в писательском предназначении. В 2014 году Ася Пекуровская дала интервью изданию «Фонтанка»:

Я не могу себе представить, что Довлатов – большой писатель. Я этого не вижу.

Могу процитировать еще одно интервью Пекуровской, напечатанное в Metro в 2015 году:

– Вы читали книги своего бывшего мужа?

– Когда его только начали издавать в Америке, Сергей прислал мне несколько книг – похвастаться. Мне не хотелось читать, и я запечатанные бандероли положила на книжную полку. Спустя много лет, когда решила написать о Сергее, распечатала и прочла. Ничего особенного. Я не считаю его талантливым писателем.

Тася любила большого писателя Ивана Самсонова. Неплох был и непризнанный гений Роальд Маневич. Далматов тоже иногда оказывался нужным. Последние страницы «Филиала»: