Читаем Довлатов и третья волна. Приливы и отмели полностью

13-й (интеллектуальный и некоммерческий) канал американского телевидения снял и показал картину «Русские пришли». Фильм о трудностях адаптации, о неприятии свободы, о тоталитарном сознании и т. д. Показали Леву Халифа, который расплачивается в супермаркете мелкими фудстемпами и говорит, что госбезопасность им интересовалась, а в Америке им никто не интересуется. Представили также нескольких жуликов, пьяного Кузьминского в объятиях собаки, несшего жалкую авангардистскую чепуху, и, к сожалению, меня.

Я честно позировал им двое суток, угощал съемочную группу колбасой и водкой, говорил, как мне кажется, разумные вещи, и в результате эти <…> все вырезали, кроме легкой и случайной хулы в адрес демократии. Фильм получился тенденциозный, а главное, сделан он без симпатии к героям и пр. После демонстрации в русской печати начался дикий шум, фильм обвиняют в расизме, антисемитизме, в сговоре с КГБ и Арафатом. Заголовки такие: «Кому это выгодно», «Вода на мельницу ГБ» и так далее.

Писатель делает вывод гораздо более жесткий по сравнению с создателями фильма и даже советскими пропагандистами:

Чем дольше я читаю весь этот бред (кампания продолжается месяц), тем все более объективной кажется мне эта картина. В массе мы действительно страшное, претенциозное, дурно воспитанное, невежественное – говно.

В советской передаче после показа «Русские пришли» Боровик делится со зрителями своими размышлениями по поводу увиденного:

Некто Довлатов – бывший главный редактор эмигрантской газетенки рассказывает о том, как прекрасно работал он в этой газете: кого хотел – хвалил, кого хотел – ругал. И какая это прекрасная свобода. Я оставляю на его совести, точнее, на его бессовестности рассказ о том, что, когда он работал в советской газете, то регулярно получал откуда-то сверху списки, кого сегодня надо хвалить, а кого надо ругать. Я только хочу обратить ваше внимание на коротенькое слово, которое как-то незаметно промелькнуло в тексте фильма: «бывший», «бывший» редактор газетенки. За что его выгнали – не знаю. Но думаю, может быть, как раз за то, что он не так и не того хвалил, не так и не того ругал, как этого хотелось бы его сионистским хозяевам. Его рассказ о свободе как-то не очень вяжется ни с этим словом «бывший», ни с тревожным выражением его глаз.

Перейти на страницу:

Все книги серии Книжная полка Вадима Левенталя

Похожие книги

Льюис Кэрролл
Льюис Кэрролл

Может показаться, что у этой книги два героя. Один — выпускник Оксфорда, благочестивый священнослужитель, педант, читавший проповеди и скучные лекции по математике, увлекавшийся фотографией, в качестве куратора Клуба колледжа занимавшийся пополнением винного погреба и следивший за качеством блюд, разработавший методику расчета рейтинга игроков в теннис и думавший об оптимизации парламентских выборов. Другой — мастер парадоксов, изобретательный и веселый рассказчик, искренне любивший своих маленьких слушателей, один из самых известных авторов литературных сказок, возвращающий читателей в мир детства.Как почтенный преподаватель математики Чарлз Латвидж Доджсон превратился в писателя Льюиса Кэрролла? Почему его единственное заграничное путешествие было совершено в Россию? На что он тратил немалые гонорары? Что для него значила девочка Алиса, ставшая героиней его сказочной дилогии? На эти вопросы отвечает книга Нины Демуровой, замечательной переводчицы, полвека назад открывшей русскоязычным читателям чудесную страну героев Кэрролла.

Вирджиния Вулф , Гилберт Кийт Честертон , Нина Михайловна Демурова , Уолтер де ла Мар

Детективы / Биографии и Мемуары / Детская литература / Литературоведение / Прочие Детективы / Документальное
Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука