Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Я работаю в независимой демократической газете и буду делать ее так, как считаю нужным, с учетом всех доброжелательных и разумных советов.

В твоем письме часто встречаются формулировки: «Ты напечатал… Ты не захотел опубликовать…» Это неточность. И очень показательная неточность. Ты исходишь из наличия в газете – диктатора, вождя, начальника. Возможно, ты даже представления не имеешь, что такое демократическая форма руководства. Так знай, что моя злополучная должность является выборной, я не стал редактором и не был назначен редактором, а был – выбран редактором <…>. Не буду затевать отвлеченный разговор о демократии. Я, как мог, высказался на общие темы – в газете.

Отвечаю тебе конкретно по пунктам:

1. Я на тебе креста не поставил… Напротив – очень ценю тебя как писателя, и редкий номер газеты выходит без упоминания твоего имени в самом положительном смысле.

2. Понятие «союзники» для меня неприемлемо, ибо я ни с кем не воюю, ни к каким партиям не принадлежу и ни в какие союзы не вступаю.

3. Газеты высылать я не перестал. Последние два комплекта отосланы не авиа, а морем, потому что здесь жутко дорожает почта <…>.

То есть оба стремимся к миру. Но ты понимаешь мир как торжество одной точки зрения, а я – как сосуществование и противоборство многих…

Довлатов прекрасно понимает предложенное ему место в разгоревшейся литературной войне:

Это письмо одного политического деятеля другому, или одного военного другому военному, скажем, полковника – майору, нарушившему порядок военных действий в разгар боев. Я не политический деятель, не майор, в боях не участвую, и потому окрики из ставки Верховного главнокомандующего кажутся мне оскорбительными.

Очень важно довлатовское нежелание «быть майором», пушечным мясом в войне, которую он не считал своей. Слишком хорошо он помнил свое звание в «ленинградских писательских войсках». Проходив двенадцать лет «младшим лейтенантом», Довлатов принял решение о демобилизации. Приглашение определиться означало встать в строй с равнением на знамя, которому он не присягал. Отказавшись от участия в войне, Довлатов разделял «личное» и «общественное», справедливо полагая, что война закончится, а отношения могут пострадать раз и навсегда. Тем не менее раздражение прорывается. Из письма Ефимову от 14 марта:

В. Некрасов (двойник Успенского, только менее обаятельный) пишет, что «Емельяныч» обижен. Что он – раним. А также, что я должен извиниться. Нечто фантастическое.

Проходит месяц, обстановка только накаляется, раздражение сменяется бешенством. Довлатов в новом письме Ефимову 11 апреля: