Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Посылаю Вам несколько копий, чтобы Вы знали, как я живу, как меня терзают сумасшедшие люди из Франции и т. д. Мне необходимо, чтобы какой-нибудь умный и приличный человек был в курсе. Следующее письмо Марамзину, если он не оставит меня в покое, я начну так: «Володя, ты кретин, садист и жалкий максимовский подпевала!» А Некрасову так: «Прекрати терзать меня, безграмотный офицер!» Потому что мне надоело.

Из письма Довлатова Игорю Смирнову от 20 августа 1981 года:

Марамзин зачем-то втесался в Максимовскую клику, участвует в политике, сражается за Солженицына (который их всех все равно не замечает), но в литературных делах Володя по-прежнему действует хорошо.

Главная проблема замирения сторон этой странной войны лежала за пределами литературы. Если искать истоки конфликта, то можно его вывести из конфликта между Максимовым и Синявским. В момент создания «Континента» предполагалось, что у журнала будут два соредактора – Максимов и Синявский. Абраму Терцу предложенная конфигурация понравилась, но он решил дополнить ее небольшой, но приятной для него деталью – предложил ввести в состав редколлегии Марию Розанову, жену Синявского. Розанова в редколлегию не вошла, Синявский не стал соредактором «Континента», но зато возник новый журнал – «Синтаксис». Я не зря говорил, что русские издания зачастую рождаются в результате процесса сложной внутриродовой борьбы. То, что появился новый журнал – хорошо для русской литературы. Но над всем реяло ощущение неблагополучия, узости мира. Появление нового журнала не привело к расширению жизненного пространства. Эффект, увы, оказался обратным. Новый журнал не мог привести к появлению нового читателя. Читателя можно было только украсть, переманить из конкурирующего издания. Борьба шла за души и кошельки нескольких тысяч русскоязычных эмигрантов.

С «кошельками» дела также обстояли не слишком хорошо. Большинство из эмигрантов третьей волны стремились, прежде всего, адаптироваться, а значит, в итоге ассимилироваться в новой среде. Проблемы русской литературы их интересовали в последнюю очередь. Те же, кто продолжал читать/ думать/обсуждать, могли предаваться этому занятию по причине своей невключенности в европейскую или американскую жизнь. Иначе говоря, они относились к тем, кто не сумел найти свое место. В данном случае читательский энтузиазм уравновешивался финансовой несостоятельностью. Если же человек был относительно нормально устроен и обладал какими-то «духовными запросами», то очень часто он относился к тем, кто собственно создавал «культурный продукт». Ситуация приобретала печальный характер с инцестуальным оттенком.

Кроме того, не будем забывать о зацикленности русских изданий на России и русских вопросах. Уехав на Запад, они изменили лишь географические координаты, продолжая споры и дискуссии, начатые на родине. И здесь разница между «почвенниками» и «либералами» практически отсутствовала. Показательный эпизод мы находим в мемуарах Вадима Белоцерковского «Путешествие в будущее и обратно». В 1974 году он, будучи корреспондентом «Свободы», посетил Мюнхенскую книжную ярмарку. Именно там прошла презентация первого номера «Континента».

Белоцерковский взял интервью у Максимова и Галича – члена редколлегии журнала. В то время Максимов еще не воевал с четой Синявских. Более того, они вместе дружно нападали на Генриха Бёлля и Гюнтера Грасса. Немецкие писатели упрекнули новое издание за слишком тесные связи с концерном Шпрингера. Как известно, Аксель Шпрингер придерживался правых взглядов, озвучивая их на страницах принадлежащих ему газет и журналов. Этим и объясняется его спонсорская помощь «Континенту». Бёлль и Грасс писали о том, что, сосредоточившись на тотальной критике Советского Союза, «Континент» не замечает острых политических проблем в других частях света. Ранимый Максимов не выдерживает и здесь:

Комментируя эту полемику, Максимов «номенклатурным», не допускающим возражений тоном стал изрекать обвинения в адрес Бёлля: «Шесть часов говорил я с этим мудаком. Я ему про ГУЛАГ, про Россию, а он мне про черножопых в Африке». Эту фразу я запомнил дословно. Галич поддакивал шефу.