Знаете, как я попал в приглашенные? Здесь был ничтожный юморист – Д […] Попросил дать ему бесплатно рекламу. И сказал: «Я могу устроить, чтобы Вас (то есть меня, Довлатова) пригласили в Калифорнию». Я сказал: «У меня нет времени». Но рекламу ему дал. Не ради Калифорнии, а из жалости. Печатать его мы все равно не будем, он – пошлый. И вдруг приходят документы. Так что, это делается, как в Союзе. Кто-то кому-то позвонил и все.
Довлатов в очередной раз прибегает к снижению, объясняя свое приглашение следствием мелких гешефтов, натурального обмена. То, что он будет находиться три дня среди «настоящих писателей» – недоразумение, игра случая. Еще раньше, обсуждая с тем же Ефимовым возможную поездку, Довлатов делает упор на возможность отрекламировать газету и встретиться очно со своим адресатом. Из письма за 23 декабря 1980 года:
В Калифорнию я, наверное, поеду. Там будет возможность рассказать о газете. И еще какое-то мое сообщение. Что-то насчет западного рынка. Хорошо бы, вы (Вы) приехали. Можно будет прогулять какое-нибудь заседание.
Важным побудительным мотивом участия в конференции следует считать то самое кипение взрыва эмоций, столкновения амбиций, свидетелями которых мы были. Утомительные и неприятные разборки в письмах и телефонных разговорах. Исторически точно в эссе передается атмосфера, предшествующая высокому собранию:
Сначала ехать не хотелось. Я вообще передвигаюсь неохотно. Летаю – тем более… Потом начались загадочные разговоры:
– Ты едешь в Калифорнию? Не едешь? Зря… Ожидается грандиозный скандал. Возможно, будут жертвы…
– Скандал? – говорю.
– Конечно! Янов выступает против Солженицына. Цветков против Максимова. Лимонов против мировой цивилизации…
В общем, закипели страсти. В обычном русском духе. Русский человек обыкновенный гвоздь вколачивает, и то с надрывом…
Кого-то пригласили. Кого-то не пригласили. Кто-то изъявил согласие. Кто-то наотрез отказался. Кто-то сначала безумно хотел, а затем передумал. И наоборот, кто-то сперва решительно отказался, а потом безумно захотел…
Все шло нормально. Поговаривали, что конференция инспирирована Москвой. Или наоборот – Пентагоном.
По поводу «Пентагона» замечание Довлатова можно назвать провидческим. Как и положено русскому классику.
Решение ехать в Лос-Анджелес Довлатов объясняет эстетически:
Я решил – поеду. Из чистого снобизма. Посмотреть на живого Лимонова.
Эстетика вступает в непримирмый конфликт с суровой правдой жизни. Довлатов познакомился с Лимоновым еще в первые месяцы своего пребывания в Нью-Йорке. Автор «Эдички» был ему интересен как человек и писатель. Легкая паника Довлатова при знакомстве с Америкой, сомнение в возможности сохранения семьи лечились от обратного: тотальным нигилизмом лимоновского героя, на фоне которого проблемы Довлатова казались рядовыми неурядицами и временными неудобствами.