Дракон с королевским клеймом

– Такой же горячий… Как и она. Хорошо, пусть будет этой ночью. На самом деле идти не слишком и далеко – ее держат на окраине города. Но перед тем, как мы расстанемся и больше не увидимся никогда, я хочу тебе кое-что показать. Пойдем?

* * *

Он не стал упрямиться. Сам не знал почему, но предложение королевской фаворитки отозвалось внезапным предвкушением чего-то светлого и доброго. И, пока мимо проплывали темные коридоры, комнаты, мебель в белых чехлах, выглядывающая из мрака словно призраки, Итан послушно шел за Луизой, стараясь не наступить ненароком на волочащийся по паркету хвост атласного халата. Страх за Вельмину как будто отпустил – временно, конечно, ровно до тех пор, пока не станет понятным, зачем позвала Луиза, но… Итан внезапно почувствовал себя так, словно с плеч свалилась каменная глыба, даже дышать стало легче.

– Ты не помнишь меня? – спрашивала тем временем она. – Я носила тебя на руках, когда его величество не видел. Ты сидел у меня на коленях, года два тебе было, и вылил мне на платье кружку молока… Ты был прехорошеньким малышом, Итан, но в одном тебе не повезло. Твоя матушка знать не знала, когда выходила замуж, о том, что твою кровь будут проверять на принадлежность королевскому роду Аривьена.

Итан слушал ее вполуха и как будто сам растворялся в полумраке, в котором нет-нет да и мелькали мутные, расплывчатые воспоминания. И среди образов короля, которого он так любил, когда был маленьким, обрывков воспоминаний о светлых и нарядных дворцовых залах вдруг всплыло миловидное и юное личико в обрамлении белокурых кудряшек.

«Хотите поиграть в прятки, ваше высочество?»

Да, он подрастал, и Луиза частенько бывала рядом. И им было весело вместе.

– У вас не было своих детей, – вслух сказал он, – почему?

Женщина остановилась так резко, что он все-таки наступил на край волочащегося по полу халата. В полумраке ее красивое – до сих пор красивое – лицо было печальным.

– Потому что королю не были нужны бастарды, – сказала она. – Даже тогда. Потому что наследовать трон мог только ребенок, рожденный в законном браке, освященном в храме наших богов, и поэтому ненужных детей просто убивали нерожденными. Никто меня не спрашивал, хочу ли я становиться любовницей его величества… А Вирея – что ж, она все знала. И точно так же понимала, что все, что нам остается, – только взаимная поддержка. Да, Итан, твоя матушка была на удивление мудрой женщиной. И мне жаль, что никто ее не предупредил о проверке крови… Жаль. Потому что иначе, думаю, все были бы живы и счастливы, насколько это возможно.

Она отвернулась, затем медленно двинулась дальше, шелестя атласом. И не вспыхнуло у него ни гнева, ни презрения по отношению к Луизе. Та Луиза, из воспоминаний, была светлой и не несла в себе зла – в отличие от королевы Лессии. Луиза и сама была жертвой обстоятельств и обычаев Аривьена.

– Ну вот мы и на месте, – сказала она, отворяя неприметную дверь. Они уже прошли мимо десятка подобных, белых, с резьбой.

– Я все-таки зажгу свет.

Итан кивнул, осматриваясь. Похоже, очередная гостиная. Или кабинет. Снова белые чехлы на креслах и диване, пустая птичья клетка в арке окна. Ажурный фонарь в руках Луизы пыхнул так ярко, что Итан невольно отшатнулся и прищурился – все еще привыкал…

– Смотри, – она подняла фонарь, свободной рукой указывая куда-то на стену, – вот она.

И он, все еще щурясь, увидел.

Это было похоже на внезапную вспышку. На взрыв. Где-то глубоко внутри, когда тело разрывает на куски, но боль при этом странная, тягучая, сладкая, словно горячая карамель. А следом – первый вдох, и холодный воздух сталью взрезает грудь, и крик рвется наружу, но тут же замирает, накрепко запертый внутри. И зубы стиснуты так, что еще чуть-чуть – и начнут крошиться.

Матушка. Он ее забыл, но снова увидел – и вспомнил. Воспоминания неслись как лавина с гор. Он вспомнил это платье – из синего бархата, с вышитой золотой сеточкой по краям рукавов и высокому вороту-стойкой. Вспомнил, как тянулись пухлые розовые ручки к туго уложенной на затылке косе. Вспомнил… Глаза, брови, щеки с легким румянцем…

– Побудь здесь. – Луиза поставила фонарь на край стола. – Тень потом отведет тебя помыться и даст одежду.

Итан не ответил – да он почти и не слышал ее.

Взгляд приклеился к лицу, красивому и строгому. Но виделась в нем сейчас отнюдь не строгость – а немая мольба. Защитите моего ребенка, вот о чем кричал портрет, и Итану казалось, что мать по ту сторону стекла бьется в невидимую преграду кулаками и умоляет, просит… Немой вопль к небесам.

Итан шагнул вперед и, протянув руку, коснулся полотна. Погладил по светлому запястью, растравляя в груди старую рану. Ему так хотелось коснуться живой руки, гладкой и теплой – но под пальцами осталось только шершавое полотно. Матушки здесь больше не было.

– Мне так жаль! – невольно вырвалось. – Я так хотел, чтобы мы с тобой встретились. Мне…

Все слова были бессмысленны.