Спустя несколько минут мистер Моррис внезапно попятился от угла, в который только что заглянул. Мы разом повернули головы на шум, поскольку нервы у всех были напряжены, и увидели множество фосфоресцирующих точек. В углу буквально кишели крысы. Все мы невольно отступили, американец выхватил револьвер и начал палить в жутких тварей. Крысы исчезли так же быстро, как и появились… Профессор, не без усилий, ненадолго приоткрыл наружную дверь часовни, хлынул свежий воздух – и все сразу почувствовали облегчение, точно избавились от дьявольского присутствия. К нам вернулось бодрое настроение. Передохнув и задвинув засовы, мы возобновили поиски в доме. Правда, помимо громадного количества пыли и грязи, все в нем осталось нетронутым.
На востоке уже алела заря, когда мы выбрались наружу. Ван Хельсинг отцепил от связки ключ от входной двери и, заперев ее, опустил ключ в свой карман.
– Итак, – сказал он, – мы выяснили, сколько ящиков находится здесь и скольких недостает. Первый шаг сделан…
Когда мы вернулись, в клинике было тихо.
Я на цыпочках прошел в комнату и обнаружил Мину спящей очень тихо. Она выглядела бледнее, чем обычно. Надеюсь, ей не повредило сегодняшнее заседание. Я действительно признателен профессору за его решение. С этих пор наши дела должны стать для Мины табу, по крайней мере до того времени, пока мы не сможем сказать ей: все окончено.
Вполне естественно, что утром мы поднялись поздно. Вчерашний день был напряженным, а ночь мы провели в часовне. Мина спала так крепко, что, проснувшись, несколько секунд не могла узнать меня и смотрела с испугом. Она пожаловалась на головную боль, и я, отправившись по делам, велел ей отдыхать.
Около полудня ван Хельсинг разбудил меня; он был бодр – по-видимому, результаты нашего ночного вояжа прояснили для него некоторые вопросы.
Профессор вдруг заявил:
– Меня очень заинтересовал твой пациент Рэнфилд…
У меня была спешная работа; я сказал ему, что буду рад, если он отправится к Рэнфилду один, позвал санитара и дал необходимые указания.
Вскоре ван Хельсинг вернулся, и лицо его выглядело задумчивым и смущенным.
– Ну?
– Наше свидание было коротким; когда я вошел в палату, он встретил меня с неудовольствием и сразу заявил, что я старый глупец и лезу не в свое дело. На мой осторожный вопрос, отчего же мистер Рэнфилд так полагает, он насупился и пробормотал, что в головах у толстокожих голландцев – одна мякина. Больше пациент не произнес ни слова, только невнятно пробурчал: молодая дама, которую вы впутали в свои «научные опыты», должна немедленно уехать отсюда… Откуда он это знает, Джон?
– Умалишенные иногда обладают каким-то особо мощным видением ситуации, – я пожал плечами. – Быть может, кто-то из персонала проговорился о наших тайных заседаниях… Не обращайте внимания, Абрахам.
Мы с Джонатаном всегда доверяли друг другу, и сейчас я словно блуждаю в потемках, так как он умышленно избегает касаться темы, особенно меня интересующей. После вчерашнего утомительного дня я поздно проснулась; перед тем как уйти, он ласково поговорил со мной, однако о посещении того дома не обмолвился. Согласна, мужчины отстранили меня по вполне понятной и уважительной причине, но ведь тревога осталась со мной, в особенности за мужа. Я все понимаю разумом, интуиция же мне подсказывает: опасность рядом! Надо взять себя в руки. Сегодня я чувствую себя неважно, у меня упадок духа. Вероятно, это следствие переживаний…
Минувшим вечером мне велели идти спать, однако из этого ничего не вышло, потому что меня будоражили призраки прошлого. Лондон, по которому мы гуляли с Джонатаном после похорон мистера Хокинса. Уайтби… Если бы я не приехала к Люси в гости, она, бедная, возможно, и не погибла бы. Без меня не было бы никакого кладбища, и ее не тянуло бы туда, и не случилась бы та страшная ночь…
Я задремала. Сквозь дремоту слышала лай собак и какие-то звуки на нижнем этаже, – я знала, что там расположены палаты пациентов доктора Сьюарда. Словно заиграла музыка – и вдруг резко оборвалась. Я открыла глаза; тишина стояла настолько гнетущая, что я встала, подошла к окну и выглянула. Было темно и глухо, черные причудливые тени, отбрасываемые деревьями, в свете луны казались таинственными. По траве стелилась странная полоса белого тумана. Я мельком подумала – такого не может быть. Потом почувствовала, как мной овладевает сонливость, и вернулась в постель, не закрыв окна. И все же никак не могла уснуть. Внизу раздались крики, беготня, грохот, прозвучало имя «Рэнфилд» – наверное, этот несчастный больной почувствовал себя плохо. Я натянула на голову одеяло и заткнула уши. Не помню, как уснула, и проспала до полудня, когда меня разбудил муж. Я сначала даже не сообразила, где нахожусь и кто это, – и все оттого, что мне привиделся необычный сон.