Драмы

Щ е р б а к. Нет, этого говорить не нужно. Мы итак знаем, что вы одна из наших лучших разведчиц. (Подводит ее к карте.) Посмотрите еще раз внимательно на Эльгенфиорд. Здесь селение. Здесь школа…

Н а т а ш а. Здесь кирха… Послезавтра к пастору Иоргенборгу приедет из Нарвика племянница Мильда Пайве. Она будет очень заботлива с дядей, весела, скромна, наивна с гитлеровскими офицерами…

Щ е р б а к. Вы знаете, на какой лодке пойдете в Норвегию?

Н а т а ш а. Знаю.

Щ е р б а к. Мне не хотелось поручать это задание кому-нибудь другому.

Н а т а ш а. Это не имеет значения.

Щ е р б а к. Вы простились с Федором?

Н а т а ш а. Да.

Щ е р б а к. Что вы сказали ему?

Н а т а ш а. Еду в Свердловск. Повидаться с отцом.

Щ е р б а к. Он поверил?

Н а т а ш а. Поверил. (С горечью.) Он ведь легковер.

Щ е р б а к. Как, как? Легковер? У него никогда не было насчет вас никаких подозрений? Ваши частые отлучки.

Н а т а ш а. Он сам часто в море.

Щ е р б а к. Пойдете на его лодке. Посадка ночью. Будет сделано так, что ни он, ни команда не увидят вас до момента высадки.

Н а т а ш а. Слушаюсь.

Щ е р б а к. Перед самой высадкой, если хватит времени, вы проститесь с Федором. Не раньше.

Н а т а ш а. Хорошо. Разрешите идти?

Щ е р б а к (задерживая ее). Тебе будет трудно, девочка, я знаю… Но ты… Ты увидишь его. Не скоро, — может, после войны, — но ты его увидишь. И я приду к вам вечером в гости, и мы будем вспоминать и это время и этот разговор сегодня… Ну, что тебе сказать сейчас на прощанье?

Н а т а ш а. Скажите то, что говорите всем, что сказали вашему сыну, когда отправляли его в море.

Щ е р б а к (жмет руку Наташе). Желаю успеха. (Звонит. Входит адъютант.) Проводите лейтенанта через маленькую дверь так, чтобы она ни с кем не встретилась.

А д ъ ю т а н т. Прошу. (Ведет Наташу направо. Закрывает за ней дверь.)

Щ е р б а к. Парикмахер пришел?

А д ъ ю т а н т. Здесь, ожидает.

Щ е р б а к. Пусть зайдет. Подождите. Вы знаете такое слово — «бордеро»?

А д ъ ю т а н т. Нет.

Щ е р б а к. Вот в том-то и дело. Достаньте мне отчеты пароходной компании «Братья Пэнз», запросите через отдел внешних сношений. И условия страховых пароходных компаний… Пригласите парикмахера.

А д ъ ю т а н т (открывает дверь приемной). Прошу вас.

Входит  Л и д а. Адъютант уходит.

Щ е р б а к. Здравствуйте, товарищ Лида Сойкина. А я как назло сегодня бритый и стриженый. Вот не повезло!

Л и д а (волнуясь). Вы извините, товарищ контр-адмирал… Ну и что же, что вы стриженый? Что же мне всю жизнь с нестрижеными только разговаривать?!

Щ е р б а к. Что же у вас стряслось?

Л и д а. Нехорошее, товарищ адмирал. Ходила я, думала… Вспоминала, как вы мне ответили. Я говорю: что, мол, людям скажу, когда война кончится? А вы мне: «Скажешь, что парикмахером была, и все тебя уважать будут». Я даже брить людей по другому стала. И в разряде меня повысили. И вот настал момент, дорогой вы мой товарищ контр-адмирал.

Щ е р б а к. Не торопитесь. Я буду вас слушать сколько понадобится. У вас, я вижу, дело серьезное.

Л и д а. Я с несерьезным и не пошла бы к вам. Стал за мной ухаживать Эд Кенен, капитан «Пэтриота». В коридоре ловит, на лестнице поджидает, в парикмахерской часами сидит. После работы домой провожает. Ослепительный такой, красивый. Я таких только в кино видела. Как выпьет, так плачет, кричит, что русские его спасли. Николая Щербака поминает. И так у него искренне выходит, трогательно. О своем родном городе Веллингтоне, штат Делавер, рассказывает, о матери и двух сестрах. В «Интерклуб» водит, по-английски говорить учит, чулки подарил, пудреницу, вот сумочку эту. И ничего вроде ему не надо, только смотреть на меня, к руке моей прикоснуться… Все говорить, или скрывать?

Щ е р б а к. Все.

Л и д а. Понравился он мне. Очень понравился… Кажется — ничего для него не пожалею. Да ведь он…

Щ е р б а к. Ну?

Л и д а. Легавый он, Тимофей Николаевич.

Щ е р б а к. Какой?

Л и д а. Легавый. Стукач. Самый настоящий.

Щ е р б а к. С чего это вы взяли?

Л и д а. Да как же! Смотрит на меня, руку мою гладит, в глаза взглядывает. А сам, будто невзначай: кто у меня в парикмахерской сегодня был? Кого долго не было? Не знаю ли я, кто из командиров или матросов в море выходит, да на чем плавает, да кто с моря пришел, кто в сухой док на ремонт стал? Часами в парикмахерской сидит, будто ждет меня, а сам знакомства заводит, звездочки на память берет, адреса записывает, выпить приглашает. А сам, я вижу, запоминает все, запоминает.

Щ е р б а к. Зачем?

Л и д а. Вот я и думаю — зачем? К чему клонит?

Щ е р б а к. Значит, врет, что любит, а сам…

Л и д а. Да нет, не врет! Он и на самом деле влюбился в меня, тут уж ясно. Вот я подумала, подумала и к вам пришла… Чтоб объяснили мне, посоветовали.

Щ е р б а к. Разные советы я в жизни давал. А таких советов… Были вы с ним… близки?

Л и д а. Нет, нет, Тимофей Николаевич, как отцу клянусь вам.