Драмы и комедии

Г у д о в и ч. Чем же он хвастает?

Б р о н я. Кричит, что через два дня возьмет Сталинград.

Г у д о в и ч. Не слишком ли рано кричит? В прошлом году тоже хвастался, а потом и поперли его от Москвы. Как бы и под Сталинградом не было того же.

Б р о н я. Все этого ждут. Профессора Калиновского видела. Привет передавал. «Скажите, говорит, Павлу Андреевичу, чтоб не падал духом. Скоро должны быть добрые вести». А какие — не сказал.

Г у д о в и ч. Народ верит в победу. А вера — это великая сила. Гляди, какой шум подняли фашисты насчет партизан. Значит, народ за оружие взялся. Вот что такое вера!

Б р о н я. И сегодня какого-то начальника хоронили. Говорят, где-то у Рудзенска партизаны ухлопали.

Г у д о в и ч. Ну вот! А ты говоришь, нет добрых вестей.

Б р о н я. Так этого мало.

Г у д о в и ч (вновь берется за скрипку). Ночь пройдет, еще весть придет.

Б р о н я. Как вам сегодня работается?

Г у д о в и ч. А знаешь — ничего. Голова как будто ясней стала. Я сегодня порядочный кусок второго акта восстановил.

Б р о н я. Мучение это, а не работа. Тесно, неуютно, инструмента нет. Скрипка — это все-таки не то.

Г у д о в и ч. Я привык уже.

Б р о н я. Сесть бы вам, как бывало, за рояль, да чтоб тепло да светло.

Г у д о в и ч. Давай лучше думать о будущем: о том, как эту мою оперу будут слушать советские люди. Как ты думаешь, будет это?

Б р о н я. Будет, Павел Андреевич. Только… придется немного подождать.

Г у д о в и ч. Вот я и боюсь, дождусь ли. Не хотелось бы, чтобы замыслы мои легли вместе со мной в могилу.

Б р о н я (встревоженно). Вы себя плохо чувствуете?

Г у д о в и ч. Как обычно.

Б р о н я. Так зачем же такие речи?

Г у д о в и ч. Ты же знаешь, что такое сердце. Это может случиться внезапно. Так вот я и прошу тебя…

Б р о н я. Давайте ваш пульс. (Садится возле Гудовича и берет его руку.) Никаких изменений я не замечаю. С вашим сердцем можно еще сорок лет прожить.

Г у д о в и ч. Я постараюсь. Но ты, Бронечка, все-таки дай мне слово, что сохранишь это (показывает на ноты) для наших людей.

Б р о н я. Об этом меня просить не нужно, Павел Андреевич. Мне дорого все, что к вам относится.

Г у д о в и ч. Спасибо.

Б р о н я. Но самый лучший способ сохранить ваши произведения — это сберечь вас. И я постараюсь это сделать.

Г у д о в и ч. Как же ты меня будешь оберегать? Я ведь не малое дитя, сам уберегусь как-нибудь.

Б р о н я. Вы человек взрослый, но за вами порой и приглядеть нужно и предостеречь.

Г у д о в и ч. Я человек не очень практичный, это верно. Покойница все мелкие хлопоты брала на себя.

Б р о н я. Я хотела бы заменить вам ее… насколько это в моих силах. У вас должен быть близкий человек, который любил бы вас и берег.

Г у д о в и ч. Тебе и самой тяжело, а ты еще лишнюю обузу хочешь взять на себя.

Б р о н я. А может, это для меня как раз и не обуза. Может, это облегчение.

Г у д о в и ч. Ну уж и облегчение!

Б р о н я. Вы себе шутите, а я свою задачу знаю. Меня и тетя перед смертью об этом просила.

Г у д о в и ч. Покойница знала, кого просила. Да только мне неловко. Я и так у тебя на шее сижу: твой хлеб ем и в твоем доме живу.

Б р о н я. Как вам не стыдно, Павел Андреевич! Вы меня просто обижаете. Или вы меня за чужую считаете?

Г у д о в и ч. Тише! Молчу, молчу.

Входит  Ш к у р а н к о в.

Ш к у р а н к о в. Здравствуйте, Павел Андреевич!

Г у д о в и ч (откладывает скрипку). Здравствуйте, Антон Евдокимович!

Б р о н я  выходит.

Ш к у р а н к о в. Что это вас нигде не видно? Я думал, не захворал ли?

Г у д о в и ч. Да вот, работаю помаленьку.

Ш к у р а н к о в. Заказ получили?

Г у д о в и ч. Какой там заказ! Хочу восстановить свою оперу.

Ш к у р а н к о в. «Счастливую долю»?

Г у д о в и ч. Свою «Счастливую долю», которую фашист загубил.

Ш к у р а н к о в. «Счастливая доля»… Не слишком ли иронически это звучит сегодня?

Г у д о в и ч. Даже дерзко, если хотите. Несчастный нищий, потерявший все на свете, отваживается жить своей «Счастливой долей». Разве это не нахальство? А как хорошо, что есть такой уголок, куда не дотянутся грязные руки оккупантов! Это мои творческие мечты. Тут я полный хозяин. Могу делать хороших людей счастливыми, сколько захочу, могу благословлять все честное, благородное, могу проклинать звериное и подлое. И даже сам паршивый Гитлер ничего со мной не поделает.

Ш к у р а н к о в. Простите, Павел Андреевич, но все это самообман, детская забава, которая не имеет никакого практического значения. Счастливой-то доли все-таки нет.

Г у д о в и ч. Была. И будет. Она еще будет.

Ш к у р а н к о в. Будет, когда нас не станет.

Г у д о в и ч. А это не важно. Я в это верю, значит, я заранее, уже сегодня, переживаю эту счастливую долю в своих творческих мечтах. Я ею живу. Она — эта вера — спасает меня от отчаяния, дает мне силу и мужество быть человеком.

Ш к у р а н к о в. Это опять-таки все только мечты. Я думаю, что нам с вами пора стать на реальную почву и более четко определить линию своего поведения.