Дремлющий дом

Рот молодого человека распахнулся от внезапного испуга. Он согласно кивнул и, пихнув локтем чрезмерно любопытного Хью, поспешил на выручку матери, которую колотила дрожь. Кто-то цокал языком и покачивал головой в осуждении:

– Не стоило бедняжке выезжать из брайербримской лечебницы…

– Вы совершенно правы, Агата, столько неудобств! И эта выходка в Красной гостиной…

Другие, куда более догадливые, поспешили обратить внимание в сторону, куда Луна тянула свои длинные пальцы.

– Ба! Неужели ты и зануду-братца пригласил? – хихикнул блондин, испортивший напиток Джули. – А его святоша-мать не выпорет розгами за участие в сатанинских развлечениях?

На пороге залы показался кузен Николас в своем нелепом коричневом костюме. За ним семенил дворецкий с взбудораженным видом, казалось, только вышколенное почтение к членам семьи Дормер останавливало Стэлворта от того, чтобы бесцеремонно не схватить молодого человека за плечо.

Клои подбежала к двоюродному брату и шикнула на прислугу, чтобы их оставили.

– Ник, какой приятный сюрприз! Я думала, что тетя Розмари не пожелала задерживаться в наших краях. – Голос девушки слегка дрожал, но никто не осмелился бы обвинить ее в неискреннем приеме. – Ты пропустил все самое интересное, но мы еще не разрезали торт…

– Что это у тебя, Эйвери, дружище? – пьяным тоном поинтересовался молодой Прескотт и указал горлышком пустой винной бутылки на предмет, который Николас прижимал к животу.

Джули с ужасом узнала в нем банку, как две капли воды похожую на ту, в которой прежде хранилось сердце Луизы Дормер. Судя по широко раскрытым глазам и мертвенной бледности наследницы дома, сувенир не остался незамеченным и для нее.

– Это ключ к освобождению, – очень спокойно объяснил кузен Клои. – Матушка и впрямь настаивала на отъезде, но я не мог оставить дело незаконченным. Я все ломал голову, что я неверно понял и как мне спасти невинных людей, которым ты, Клои, хочешь продать этот жуткий дом.

– Николас! – вновь закричала Луна, воспользовавшись повисшей в комнате тишиной: всех крайне заинтриговала беседа, разворачивавшаяся между двумя известными претендентами на владение Дормер-Хаусом. Тимоти сорвался с места и поспешил к матери.

– Ник, прошу тебя… – Клои заламывала руки, сгорая от стыда перед присутствующими.

– У меня нет выбора, кузина. Это мой долг. – Николас опустил лицо и ошарашенно уставился на банку с мутной жидкостью, точно забыл, что держал ее в руках. Его черты исказила гримаса боли, после чего парень швырнул стеклянную тару в разожженный камин. Склянка ожидаемо разбилась, а ее содержимое, коснувшись огня, заставило пламя разгореться сильнее, капли, попавшие на ковер и мягкие кресла, оставляли темные следы и вели языки пламени за собой.

Со второго этажа послышались крики, четверо нетрезвых гостей, стуча каблуками, сбежали по лестнице вниз. За ними кубарем свалился пятый, бормоча что-то о пожаре. Девица с серьгами-люстрами пронзительно завизжала, указывая пальцем на занявшийся пламенем тюль.

– Господь милостивый, – ахнула Джули, и кто-то толкнул ее в спину, отчего та потеряла равновесие. Девушка упала на колени возле прикорнувшего в кресле мистера Каннингема, который принялся тереть глаза, потревоженный криками.

– А? Миссис Каннингем, пора нам и честь знать? – гаркнул старик, он озирался в поисках жены, которая куда-то запропастилась.

Гости хлынули на выход, пихали друг друга в спины, поторапливали родных и друзей скорее покинуть злосчастный дом. Проигрыватель продолжал крутить пластинку, но кто-то в спешке задел бедром столик, на котором Тимоти разместил аппарат, и игла съехала, отчего мелодия превратилась в противное кошачье мяуканье.

Огонь поразительно быстро распространялся, а паниковавшие аристократы лишь невольно способствовали стихии, переворачивая подсвечники и распахивая широкие окна. Джеймс Прескотт потянул за собой хорошенькую дочь мистера Хоторна, ловко перелез через подоконник и спрыгнул на цветочную клумбу (порвав при этом штаны о колючие шипы знаменитых кустов роз Вивиан Дормер). Девчонка оглянулась на мать, колотившую мужа по спине и требовавшую немедленно вывести ее наружу в таких выражениях, которых она отродясь не слышала, беззастенчиво задрала юбки и последовала примеру Прескотта.

В дверях образовалась давка: люди стремились выбраться в холл как можно скорее, они напомнили Джули служащих Сити, пытавшихся забиться в вагон метро в утренний час пик. Из речи благородных гостей исчезли комплименты, тонкие намеки и ироничные замечания. Они возмущались, кидались проклятиями и костерили Дормер-Хаус почем зря не хуже рыночных торговцев, раскинувших свои палатки под окнами квартиры мистера и миссис Тезер, или рабочих со стройки, где зарабатывал на жизнь отец Джули.