Другая

Еще отчетливее я понимаю ее слова несколькими днями позже, когда Карл находится у меня дома. Меня тошнит от кольца у него на руке. Оно сверкает в полумраке у меня в постели, и я не могу отделаться от мысли, что на нем выгравировано имя другой женщины, что оно – символ обещания, данного кому-то другому, а не мне, которое он раз за разом нарушает, и когда я так думаю, общение с ним уже не кажется мне приятным, сексуальным или волнующим, а только грязным. Когда он проводит рукой с кольцом по моему бедру, я думаю, что оно меня обожжет, как в сказках серебро обжигает вампиров, что после него останется пылающая красная полоса обожженной кожи.

– Ее зовут Габриэлла, – говорит Алекс, когда мы в следующий раз сидим в баре гостиницы, хотя я ни о какой информации не просила. Я не стала узнавать, как ее зовут, чтобы угомонить свои мысли, но ее имя вновь оживляет их. Габриэлла – изысканно и вместе с тем интеллигентно. Женщины, которых зовут Габриэлла, добиваются, чего хотят, и выглядят при этом красиво.

– Она красива? – спрашиваю я, хотя это глупо с моей стороны, поскольку получить подтверждение мне не хочется.

– Да, очень красива, – кивает Алекс. – Особенно для сорока с лишним лет. Ей их не дать.

– Конечно, не дать, – бормочу я.

– Моя мама тоже красива. И ты. Ему нравятся только красивые женщины. Но ему этого все равно мало. Он просто не умеет хранить верность. На него совершенно нельзя полагаться.

Я знаю, что она вообще-то неправа. Но не могу сказать ей, что думаю, что знаю ее отца лучше нее, хотя уверена, что так оно и есть: ее представление о нем базируется на детских воспоминаниях и предательстве, ей не довелось узнать его, как мне, во взрослом состоянии. Мое представление о Карле диаметрально противоположно: он надежный и заботливый. В те разы, когда он огорчал меня, говоря, что придет ко мне домой, и отменяя встречу в самый последний момент, всегда имелось объяснение, какое-то практическое препятствие, возникшее в его повседневной жизни отца семейства, которое вызывает у меня ненависть, злость, даже доводит до отчаяния, но я понимаю, что оно возникает вовсе не потому, что он желает мне зла. Я никогда не сомневалась в том, что ему действительно хочется встретиться со мной или что он заботится обо мне так, как женатый мужчина заботится о любовнице, с которой ему интереснее разговаривать, чем с женой, – не всем сердцем, а теми частями, которые ему удается сберечь после выполнения всех обязательств в качестве супруга и отца семейства.

Я всегда думаю о нем только как о хорошем мужчине. Настолько хорошем, что мне хочется, чтобы он стал моим.

Потом приходят оттепель и дожди, весь снег стаивает. Поначалу дождь выливается на обледенелые улицы, от чего те становятся безумно скользкими, и спешащим на автобусы и электрички людям за моим окном приходится продвигаться вперед с величайшей осторожностью. Наблюдая за ними поверх бумаги для выпекания, я думаю, что это все равно что смотреть в аквариум, хотя с внутренней стороны стекла нахожусь я, а не они. Молниеносное обледенение, говорят в больнице, рекордное количество переломов. Снаружи расчищают снег, сыплют соль и песок, на парковке целыми днями снуют маленькие оранжевые машинки, мигают и скребут, чтобы перед входом в больницу никто не поскользнулся.

Затем дни оттепели и слякоти, когда растекаются лужи; в вестибюле, в столовой, везде появляется гравий. Сив велит мне вытирать полы, поэтому я приношу из хозяйственной кладовки ведро и швабру и тру. В больнице я Карла не видела давно, он не покидает своего отделения, но по нескольку раз за день присылает эсэмэски. Алекс тоже шлет эсэмэски, интересуясь, что написал Карл. Я чувствую себя станцией связи, когда с неким средним ощущением между долгом и восторгом пересказываю ей его слова, исключая то, что кажется слишком личным, и преувеличивая другое – то, что я знаю, будет воспринято в мою пользу. Отвечая в очередной раз на эсэмэску Алекс, я замечаю сердитый взгляд Сив, кладу телефон на стол рядом с кофеваркой и двигаюсь со шваброй дальше. Это может подождать, пока я закончу.

Норрчёпинг зимой без снега, до весны еще далеко, поэтому это ощущается иначе, чем когда днем становится светлее. По пути из больницы я выхожу из автобуса возле торговых центров и медленно брожу по ним, из одного магазина в другой. Они начали рекламировать одежду весеннего сезона, хотя, кажется, до использования подобного – тонких юбок и платьев, ярких красок – дело дойдет еще нескоро. Я рассеянно кручу вешалку с одеждой всех цветов радуги, одна из ее секций красная, выделяющегося оттенка: холодный, яркий красный, цвета малины.

Я забираю одно из красных платьев в примерочную. Освещение там благоприятное, и мое по-зимнему бледное тело смотрится в платье лучше, чем я предполагала. Я выпрямляюсь, втягиваю живот, выпячиваю грудь и кручусь перед зеркалом. Выглядит хорошо. Не похоже на меня, но хорошо. Возможно, мне и следует быть человеком, который ходит посреди зимы в сексуальном красном платье, откидывает назад волосы и имеет беззаботный вид.