Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Конечно, военное время было тяжелым и для эвакуированных научных работников, тем не менее оно предоставляло возможности обойтись меньшей волокитой; в Саратове был в эвакуации Ленинградский государственный университет, и в ноябре 1943 г. Дмитрев защитил там кандидатскую диссертацию. Как писал он Рановичу после войны, когда начинал работать над докторской: «Главу „Багауды“ я представлял в 1943 г. в качестве кандидатской диссертации в Ленинградский университет и защитил ее»[248]. Видимо, это был расширенный вариант уже опубликованной в «Вестнике древней истории» статьи[249].

В 1946 г. Дмитрев советуется (как минимум по переписке) с Рановичем относительно написания и защиты докторской диссертации – он просил именно Рановича быть его «консультантом и руководителем»[250] – и в том же году переезжает на запад Украины, в Черновицкий университет. Смерть Рановича не прервала его планы, в Черновцах, пользуясь поддержкой руководства, отпускавшего его в командировки для научной работы, он заканчивает докторскую, которую защищает в Ленинграде в 1950 г., – «Социальные движения в Римской империи в связи с вторжением варваров». И уже в следующем году он переходит в Ростовский университет, в котором и проработает последнее десятилетие своей преподавательской карьеры.

Нужно сказать, переводы Дмитрева, отчасти вынужденные (особенно во время войны), отчасти сознательно им инициированные (или отмененные[251]), несколько напоминают обычную профессорскую ротацию в американских университетах. Поиск наиболее подходящих условий и смена ради них места работы (видимо, в Ростов Дмитрев уехал потому, что ему разрешили там открыть аспирантуру) – это вполне легитимный способ выстраивания научной карьеры, тем более что Дмитрев добился в науке более или менее надежных позиций поздно, к шестидесяти годам, и легко представить, как хотелось ему использовать эти позиции по максимуму. Но для Советского Союза такая географическая мобильность, особенно во второй части жизни, – скорее признак неустроенности. Что, впрочем, не отменяет автоматически возможности научного успеха.

Итак, как же дело обстояло с научными достижениями? Работы по избранной теме выходили у Дмитрева в течение шестнадцати лет, с 1940 по 1956 г., но сама группировка тем, основная идея и основные подходы были разработаны им за гораздо более короткий отрезок времени – фактически, видимо, еще до войны, после отъезда в Сталинград. Об этом свидетельствуют его письма к Рановичу. В одном из них, без даты, но скорее всего написанном между 1939 и началом 1941 г., Дмитрев сообщает, что у него есть две статьи для «Вестника древней истории» – о движении буколов и о восстании Бар-Кохбы[252]. Ранович заинтересовался буколами; хотя сама статья выйдет только в 1946 г.[253], но вполне вероятно, что она была одобрена редакцией журнала еще до войны (вторую, как было написано выше, Дмитрев опубликовал в сталинградском издании). В другом письме, уже от 1946 г., Дмитрев перечисляет Рановичу основные сюжеты, которые будут освещаться в его докторской диссертации, – это фактически предварительный ее план, пока без структуры, – и становится понятно, что все темы для его статей к тому времени уже были готовы[254]. Таким образом, главный замысел сформировался в 1936–1941 гг., и это косвенно подтверждается и стилистикой работ Дмитрева (о которой чуть ниже) – она вполне родственна стилю книг и статей середины 1930‐х гг.

В статьях Дмитрева, опубликованных по теме, можно увидеть все те элементы его инструментария, который он приобрел в течение своей карьеры. Это и выбор актуальной темы (в свете сталинских высказываний о позднем Риме это была фактически единственная «злободневная» тема во всей древней истории), и популяризаторская широта при ее освещении, а также систематическое использование церковных источников, знание которых, видимо, настолько надежно сидело в памяти автора, что он мог соотносить даже косвенные сведения из них с конкретными событиями в разных частях Римской империи. И еще одна черта, которую трудно рационально обосновать при анализе статей Дмитрева, – ощущение энергии, которую он вложил в разработку темы, сознательных и значительных усилий с его стороны.