Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Перевод в Казань был устроен благодаря хлопотам историка Василия Ивановича Адо, который также работал в Ашхабаде во время войны. Но встречающих на вокзале прибывший не увидел и отправился заселяться в гостиницу в центр города. Там у него запросили справку об отсутствии вшей – вполне актуальная проблема в те годы. За справкой пришлось отправляться вместе с вещами в ближайшую баню, где она и была приобретена у банщика за рубль. И только на обратном пути у гостиницы Шофмана встретил Адо, догадавшийся, где искать будущего заведующего кафедрой всеобщей истории[378].

Казанский университет – один из старейших в России, основанный в 1804 г., конечно, имел свои традиции антиковедения. Шофман, который нашел в Казани вторую малую родину, позже сам исследовал эти традиции, как и вообще казанскую историческую школу[379]. Но в плане исследования истории древности он мог видеть, что ситуация была неоднозначная – несмотря на целую плеяду знаковых для отечественной науки имен, до революции относительно долго в Казани работали только Ф. Г. Мищенко (1848–1906) и М. М. Хвостов (1872–1920)[380], и хотя появились в итоге историки из числа собственных выпускников – как С. П. Шестаков (1864–1940)[381] и А. О. Маковельский (1884–1969), но второй уехал в Баку после расформирования в 1921 г. историко-филологического факультета, а первый почти ничего не написал при советской власти. Шофман проработал в Казани дольше, чем любой из названных ученых, а главное – создал школу, одной из основ которой были постоянные заседания начатого им в сентябре 1966 г. семинара «Античность и современная буржуазная историография»; со временем утвердилось менее официальное название – «Античный понедельник»[382].

Но первоначально Шофман зарекомендовал себя как лектор. Свидетели тех лет сообщают, что его лекции посещали в том числе студенты с других курсов. Можно обратиться к стенограмме его лекции от 12 апреля 1949 г. «Восстание Спартака», чтобы посмотреть, что могло привлекать слушателей.

После краткого вступления (отсылка к контексту, данному в прошлых лекциях, скудость источников) лектор читает стихотворение Лермонтова «Умирающий гладиатор» (первую половину, до строки «Прости, развратный Рим…»; прием, который в советской литературе использовал уже Кагаров). Далее идет визуализация:

В один из годов диктаторства грозного Суллы было особенно большое цирковое представление гладиаторов. … Мечи разрубали железные щиты и шлемы бойцов. Трое мертвых уже валялось на песке арены. Зрители умолкли и смотрели на страшную бойню. … На Спартака бросилось семь гладиаторов. … Вскоре он убил пятерых, двух оглушил ударом по голове, встал на грудь лежащего ногой и посмотрел на зрителей[383].

Сулла даровал Спартаку свободу, и, сообщает лектор: «Так нам рассказывает народное предание о последнем рабском дне руководителя восстания – Спартака»[384].

В действительности в роли народного предания выступила вторая глава романа Р. Джованьоли:

…среди глубокой тишины, царившей в цирке, резко прозвучали удары мечей по щитам, по арене полетели перья, осколки шлемов, куски разбитых щитов… трое гладиаторов корчились на земле в агонии, а сражающиеся топтали их ногами[385].

Лектор вводил в свое повествование и прямую речь Спартака[386].