Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Прежде всего была окончательно преодолена тенденция к монополизму – главенству одного лидера или лидирующей точки зрения в той или иной отрасли исторической науки. Речь, конечно, идет о различных пониманиях исторического процесса исключительно в рамках советско-марксистской историософии. Как выяснится к концу периода, даже незначительные отступления не то что от марксизма, а лишь от его общепринятой трактовки вызывали сильнейшее противодействие консервативного крыла, которое, судя по всему, вообще доминировало численно[439]. Но в начале 1950‐х и даже в начале 1960‐х гг. возможность в принципе формулировать определенные вариации в пределах этой единой трактовки выглядела как заря свободы. Когда В. В. Струве в 1965 г. признал, что вопрос об «азиатской форме собственности» имеет смысл обсудить вновь, это было расценено как прямое приглашение к дискуссии – которое звучало из уст автора доминировавшей концепции строя древневосточных обществ, что могло читаться чуть ли не как непрямое признание перегибов, допущенных при становлении советского востоковедения[440]. Надо полагать, не в меньшей мере ощущение допустимости честной дискуссии создавало и то, что эти слова были написаны в качестве комментария к публикации отрывка из работы французского марксиста М. Годелье, который как раз «азиатскую формацию» признавал.

Этому во всех отношениях знаковому шагу, который выведет на открытый простор давно уже назревавшую вторую большую дискуссию об азиатском способе производства в советской науке, предшествовали не менее важные события. Например, прямое столкновение между В. В. Струве и И. М. Дьяконовым по вопросу о понимании устройства шумерского общества на страницах «Вестника древней истории».

Конфликт этот вызревал постепенно. Дьяконов был много моложе Струве, слушал его лекции, но учеником Струве в том самом смысле заимствования идей и методов работы никогда не был. Более того, Дьяконов, в отличие от Струве, систематически изучал клинопись, был одаренным лингвистом – и Струве знал это. Тем не менее до защиты кандидатской диссертации Дьяконов не высказывал заметной оппозиции теоретическим построениям академика, а кроме того, фактически и не пересекался с его работами тематически – диссертация была посвящена Ассирии, теме для Струве периферийной.

При этом Дьяконов уже с конца 1940‐х гг. помогал А. И. Тюменеву, который поставил себе целью проверить положения рабовладельческой концепции на более широком материале шумерских источников. Выход солидной монографии Тюменева в 1956 г. формально не подрывал положения Струве о рабовладельческом характере шумерского общества, но содержал возможности для известной переоценки этого тезиса. В начале 1950‐х гг. появляется ряд статей Дьяконова, посвященных уже Шумеру и в том числе правлению Урукагины в Лагаше (что определенно, хотя и неофициально было вотчиной Струве), в которых все более намечается расхождение с позициями лидера советского востоковедения как в ряде частных деталей, так и в принципиальном вопросе: если Струве был близок к признанию фактического тождества общинных и храмовых земель, а частное землевладение возникало на неких «высоких полях», которые орошались искусственно, то Дьяконов разделял общинный и храмовый сектор, считая, что частное землевладение лишь постепенно формируется на базе общинных земель.

Начиная с 1957 г. Струве вступил в открытую полемику как с Тюменевым, так и с Дьяконовым, а вскоре Дьяконов стал главным оппонентом (Тюменев умрет в 1959 г.): пик их противостояния пришелся на 1958–1961 гг. Дьяконов опубликовал в «Вестнике древней истории» статью «О работе с шумерскими историческими источниками», в которой, вроде бы рассуждая о специфике шумерских источников, указывал на ошибки в их трактовке, и главным адресатом этих замечаний был именно Василий Васильевич. По крайней мере, тот воспринял это именно так – поскольку вскоре опубликовал краткий и крайне раздраженный «Предварительный ответ на статью И. М. Дьяконова», в которой упрекал оппонента в нелояльном отношении[441]. После этого Струве полемизировал с Дьяконовым гораздо активнее, чем Дьяконов ему отвечал[442].

Подробный анализ этой полемики как с точки зрения содержания, так и с точки зрения использованных приемов уже был мною дан в отдельной работе[443]. Для темы же этой книги важнее обратить внимание на ряд характеристик указанного спора.

Во-первых, Струве не стал прикладывать максимальных административных усилий для того, чтобы в принципе прекратить спор, а принял бой. Конечно, он не мог полностью распоряжаться редакционной политикой «Вестника древней истории», но это был его выбор – опубликовать длинный, в двух статьях, ответ Дьяконову, в котором аргументы повторялись, а стиль хромал даже по меркам Струве, и редколлегия, судя по всему, не решилась ничего сокращать.